Ганс Эверс - Избранные произведения в 2-х томах. Том II. Подменыш (роман). Духовидец (из воспоминаний графа фон О***)

– Из левантинцев? – воскликнула она. – Это опять что за звери?

Ян засмеялся:

– Видно, Приблудная Птичка, что и в монастыре твоё образование было запущено. Ты не имеешь ни малейшего понятия о географии. Итак, слушай и запоминай! В Моравии цыган уложит крестьянина на обе лопатки. Еврей сдерёт кожу с цыгана, но его самого обернёт вокруг пальца нейтиченец. Поняла? Хорошо! Так на востоке, в Леванте, – и христианин, и еврей, и турок, и цыган, и сам ловчайший нейтиченец будут околпачены греком. Но теперь приходит почтённый левантинец – в сравнении с ним опытнейший армянин покажется бедной и слепой сироткой.

– А где живут эти левантинцы?

– Собственно говоря, нигде, но их встречают повсюду по берегам Средиземного моря. Они говорят на всех языках и на каждом – без ошибки. Что касается религии, они клянутся то Библией, то Кораном, то Талмудом – как выгоднее. Так же точно обстоит у них с национальностью. На самом деле у них нет никакой, но у каждого есть консул, который должен его защищать, так как по бумагам он является его соотечественником…

Делла Торре много работал с Эндри. Учил её не только фехтованию, но и языкам, он делал это всегда с любезной терпеливостью и полнейшим уважением. Для Яна она была только маленькой, глупенькой девочкой, над которой смеются и с которой по-товарищески возятся. Кавалер всегда обращался с ней как с дамой. Она поехала в Неаполь за покупками – он встретил её на пристани, целый день бегал с ней из одного магазина в другой. Яну было безразлично, как она одевалась. Кавалер обнаружил большой вкус, всегда удачно выбирал и понимал во всем этом гораздо больше, чем она сама. Он заботился о том, чтобы все было тщательно запаковано и своевременно Доставлено на пароход. Очень довольная, она вернулась со своими сокровищами обратно на Капри.

– Он на самом деле кавалер, – докладывала она своему кузену. – Не только на визитной карточке. В обед мы были у Бертолини. Он меня пригласил и не позволил, чтобы я за себя платила.

– Ну, это уж зачтётся, – смеялся Ян. – В каждом магазине ему заплатят, по меньшей мере, двадцать процентов комиссионных, а их уже наложили на твои покупки.

Она возмутилась.

– Если ты это так точно знаешь, почему не поехал со мною сам?

– Я об этом думал, – ответил он. – Но, во-первых, я, наверное, потащил бы тебя в музей, затем на Везувий и в Помпею. Из-за этого ты не смогла бы сделать свои покупки, если бы мы даже пробыли в Неаполе с неделю. А с фехтовальщиком ты со всем управилась в один день. И ещё одно обстоятельство. Очутись я в Неаполе – боюсь, сел бы внезапно на первый поезд и уехал, чтобы покончить с этой жизнью полевой лилии на Капри. Это было бы, конечно, очень разумно, но я должен здесь остаться, по крайней мере, до тех пор, пока устрою твои дела.

– О! – воскликнула она, – я не хочу удерживать тебя здесь ни на один день, ни на один час!..

Он с изумлением посмотрел на неё.

– Остров удерживает меня, а кстати, и ты, и твои дела. Это ведь я говорил тебе постоянно.

Она вздохнула.

– Да, да, мои имущественные дела. Ты все для меня великолепно приведёшь в порядок. Но я – я сама… Какое тебе до меня дело?

Он двинул стулом.

– Ах, Приблудная Птичка, только не будь сентиментальна. Такие душевные извержения вызывают у меня зуд…

Она легко погладила его по руке.

– Ты – как бабушка, даже хуже. Вы хотите убедить всех людей, что в вас нет ни ласковости, ни душевности. Представляетесь каменными, чтобы никто не заметил вашей мягкости. Выдаёте себя за холодных, как мрамор, полубогов, а на самом деле только и жаждете выплакаться в тёплых объятиях матери. Такова бабушка – таков и ты, Ян!

Он отнял свою руку, посмотрел на неё широко раскрытыми глазами и медленно проговорил:

– Никто тебе этого, Эндри, не говорил. Значит, эти мысли выросли в твоём собственном мозгу. Быть может, ты и права. Но, если мы и таковы, как ты думаешь, то это потому, что хорошо знаем, что такой матери нет и никогда, никогда нам не поможет ни один другой человек. Ты думаешь, что бабушка и я, мы отрекаемся от своей души? Возможно, но обязаны ли мы после этого нежничать с душой другого? Мы не хотим её, не хотим ничего об этом слышать.

Эндри согласилась:

– Нет, вы её не хотите. Это – так. Ни души, ни тела, которое ей принадлежит.

– Что тут общего? – вспылил он.

Она сказала ему совсем тихо:

– Неужели ты совсем не замечаешь, как я тоскую по тебе?

Он встал, не ответив. Прошёлся несколько раз взад и вперёд по террасе и вышел, не обернувшись.