Лидия Навталян - Отражение души

− М-да, в таком наряде пойти, конечно, можно, но не туда, куда ты собираешься, – за всех сказал самый старший по возрасту и по званию майор Степанов, которого все уважительно именовали Степанычем.

− А ну-ка, мужики, подсобим, – голос его звучал ободряюще торжественно. И тут, как по волшебству, появились вдруг подходящие ботинки, брюки, китель, тельняшка.

− С миру по нитке – десантнику экипировка, – подал голос молодой человек с сильным грузинским акцентом. − Я тебе вот что скажу, Максим, все это хорошо, но скажи мне, пожалуйста, что самое главное у десантника-офицера?

В вопросе была заложена явно какая-то шутка, и Максим с ответом не спешил, чтобы не попасть в неловкое положение.

Сандро, так звали чернявого весельчака, продолжил:

– Я тебе скажу, только ты не обижайся, самое важное в нашем деле, в смысле экипировки…

− Большие красивые цветы, – вставил свое предложение «чайник».

− Хватит умничать и не перебивай старших, – жестом руки остановил соседа по койке Сандро. – Из большого я вижу только твои уши. Где мы сейчас найдем большие красивые цветы?

− Причем тут мои уши? – обиженно проговорил, поворачиваясь спиной, молодой солдат. – На свой нос лучше посмотри. Как горный орел на вершине Кавказа, сидит наш Сандро на краю унитаза.

− Ну ты, поэт, не хочешь по ушам, случайно? Я тебе сразу и песню о соколе спою, – чувствуя, как в нем закипает кровь, поднимаясь с помощью костыля, грозно проговорил грузин.

− Ну, вы, петухи, ишь, крылья распустили, – строго вмешался Степаныч, – у человека первое в жизни свидание, а эти два подранка вместо дельного совета друг с другом зацепиться хотят.

− А что, я спокоен, и все же главное в одежде десантника – это берет, – довольный собой, выпалил Сандро, доставая из тумбочки аккуратно сложенный головной убор.

− Вот, смотрите, это произведение искусства. Можешь носить, друг, только, пожалуйста, не испорти ничего.

Максим осторожно взял в руки так ценимый берет с лихо заложенной тульей, отутюженными краями. Вместе с уставными кокардой и крылышками, сбоку его украшал значок, похожий на орден, и три короткие тоненькие косички, сплетенные из парашютных строп.

− Ну вот, кажись, с экипировкой полный порядок, теперь садись и слушай бывалых людей, как себя следует вести.

И понеслось… До обеда продолжались теоретические «консультации», сопровождающиеся безудержным хохотом. Когда и с этим было покончено, и, по словам одного из «учителей», он был вполне теоретически подкован, оставалось прожить несколько часов, которые показались Максиму самыми томительными. А время, как было замечено почти всеми, имеет обыкновение замедлять свой ход в определенные моменты жизни, когда чего-нибудь особенно ждешь, или наоборот, «гнать» так, что порой и не уследишь, и удивляешься потом, неужели так быстро пролетели часы. Ближе к вечеру, за час до условленного времени, не в силах больше выносить ожидание Максим, одетый по последнему, как сказал Сандро, писку армейской моды, вышел в коридор и не спеша, растягивая шаги, медленно спустившись во двор, направился к стоящему чуть в стороне от основного лечебного корпуса, клубу. Не доходя до парадного входа, он увидел одетых кто во что горазд офицеров, собравшихся в курилке. Многих сюда вывезли в тяжелом состоянии, и о форме одежды служба тыла пока еще не позаботилась. Он остановился в метрах тридцати и, отыскав свободное место, присел на скамейку. Люди вокруг были в приподнятом настроении. Отовсюду доносились веселые голоса, смешки, хохот девушек, сопровождаемый сдержанными улыбками кавалеров. Кто-то принес с собой гитару, и незамысловатая песня в исполнении голубоглазого паренька, под аккомпанемент нескольких аккордов, разносилась в пределах слышимости, каждым словом отзываясь в душе слушающих ее офицеров. Вслушиваясь в «хлесткие строчки» афганской песни, внимание Максима невольно привлекла группа офицеров, стоящих немного в стороне и куривших «Беломор» с такой интенсивностью, что над их головами завис густой сизый дым, отражающийся косыми лучами от фонарей освещения. Как оказалось, интерес был обоюдным. От группы отделился молодой человек без правой ноги. Опираясь на костыль, он направился к нему, улыбаясь во весь рот, обнажив крупные, белые, как на рекламном плакате, зубы.

− Зотов, Максим, если мне после контузии не изменяет память, то я вижу твое лицо? Ты ли это? Или призрак явился к нам? – Протянул он, округлив от удивления глаза и крепко пожимая руку.