Б. Олшеври - Семья вампиров

Плохо обладать властью над жизнью и смертью таких же людей, как и ты. Питер Тэлли знал, что это плохо — но власть была вложена в его руки. Он не искал ее. Ему казалось, что его тренированные пальцы и тренированный ум почти случайно создали эту машину в ее сложнейшей завершенности.

Поначалу она озадачила его. Как следует использовать такое устройство? Какие опасности, какие страшные возможности кроются в этом Глазе, способном заглянуть сквозь завесу будущего? Ответственность была на нем, и она лежала тяжким грузом, пока не пришел ответ. А когда он узнал ответ — что ж, груз стал еще тяжелее. Потому что Тэлли был мягким человеком.

Он никому не смог бы назвать истинную причину, ради которой открыл магазин. Удовлетворение, сказал он Кармайклу. И иногда он действительно испытывал глубокое удовлетворение. Но в другие моменты — вроде этого — оставались лишь страх и унижение. Особенно унижение.

«У нас есть то, что вам нужно». Только Тэлли знал, что эта надпись не предназначалась для приходящих к нему людей. «У нас», а не «у меня». То было послание миру — миру, чье будущее тщательно и любовно переделывалось Питером Тэлли.

Главную линию будущего изменить нелегко. Будущее — пирамида, которую строят медленно, кирпич за кирпичом. А Тэлли должен его изменять. Были необходимые для этого люди — те, кто станет создавать и строить, и этих людей следует спасти.

И Тэлли давал им то, что им нужно.

Но неизбежно были и другие, чей конец — зло. Тэлли и им давал то, что им нужно, — смерть.

Питер Тэлли не искал свою страшную власть. Но в его руки был вложен ключ, и он не собирался передавать такое могущество в руки кого-либо из ныне живущих. Иногда он тоже ошибался.

Он стал чувствовать себя немного увереннее с тех пор, как ему на ум пришла метафора о ключе. Ключе от будущего. Ключе, вложенном в его руки.

Вспомнив об этом, он откинулся на спинку кресла и протянул руку к старой потрепанной книге. Она легко раскрылась на привычной странице. И губы его зашевелились, когда он стал читать знакомый абзац в задней комнате магазина на Парк-авеню:

«И еще говорю я тебе, ты есмь Петр... И вручаю я тебе ключи от Царствия Небесного…»

Перевод с английского Андрея Новикова.

На голубых и розовых плитах площади, освещенных утренним солнцем, мелькали тени детей. Сутулый старик, сидевший на бронзовой скамье, возмущенно шипел и поминутно взмахивал руками, покрытыми белыми шрамами. Один из маленьких мексиканских ребятишек держал накидку и деревянную шпагу, другой изображал разъяренного быка.

— Нет, не так! — кричал Старый Томас. — Нанеси удар и тут же отклонись назад!

Он вскочил со скамьи и начал показывать мальчишкам, как надо выполнять «веронику». Выпад, удар и отскок.

— Смотрите сюда! Тело движется по этой линии. Понятно?

Детишки кивнули и снова продолжили свою игру, с криками набрасываясь друг на друга и уворачиваясь от воображаемых ударов. Через несколько минут они подбежали к нему и попросили:

— Дедушка, покажи нам свои шрамы.

Старый Томас поднял подол вязаной рубашки и оголил правый бок, в сотый раз демонстрируя им то место, где бык пропорол его тело тридцать лет назад. Мальчишки благоговейно Прикоснулись к шраму.

— Дедушка, а когда ты сражался с быками?

— Еще до того как родились ваши мамы, — ответил старик.

По плитам площади застучали каблучки. Мимо него прошла молодая испанка. На ней был приталенный габардиновый костюм. Черные волосы блестели, а приподнятый подбородок подчеркивал гордую осанку. Не взглянув на Томаса, она свернула к отелю для туристов и взбежала по ступеням широкого крыльца.

Старик смотрел ей вслед. Затаив дыхание, он восхищался ее лодыжками, непорочными и чистыми, как утренний свет. Он восторгался ее черными блестящими локонами. Глаза ласкали упругое девичье тело. Язык пробежал по сморщенным губам — совсем чуть-чуть, едва заметно.

Минутой позже на балконе второго этажа появился молодой розовощекий блондин. Старый Томас взглянул на него, нахмурил брови и раздраженно стиснул зубы. Турист лениво осмотрел пустую площадь. Чистенький болтливый американец, приехавший в город на прошлой неделе. Прищурив глаза, старик наблюдал за ним со своей скамьи. И когда мужчина отвернулся, уходя обратно в номер, Томас плюнул на мозаичные плиты площади и перестал обращать внимание на игру детей.