Юлия Лилея - Стихия смерти

– Прямо как ты?

Улыбаясь, дед отвечал:

– Да, как я. И ты тоже сможешь стать главным земледельцем.

Относил он сонного внука на лежанку в теплый дом, тот мирно засыпал и видел мечты во снах. Так в его сердце постепенно поселилось желание стать главным земледельцем и продолжить дело деда.

Незаметно проходили дни, складывались в месяца, годы и, когда подрос Рем, ему не требовалось столько внимания, как раньше. Зато время главного земледельца подходило к концу – не успел Нат вволю насладиться мастерством. Так и прошли последние два года – с каждым днём он ворчал все больше, Рем улыбался меньше. Но втайне мечтал, что как только найдет взору, то и наступит мир в их доме. Нат, как и другие старейшины, будет учить ремеслу юных селян, разводить необычных животных или придумает что-то своё. Сегодня дед и внук уснули необычайно довольные друг другом, Рем лишь слегка волновался перед первой жатвой.

Утро выдалось солнечное, тихое и ясное. Селяне, наряженные в темно-зеленые одежды: мужчины в рубахах и штанах, женщины в длинных платьях того же цвета, перехваченных в талии поясами. У каждого в руках было по колосу и цветку. Шли они, распевая древний гимн, как и их предки, собираясь идти в поле на жатву:

Впереди всех шагали Нат и Рем. Они несли в руках взору, как знак, что земля готова отдать свои плоды морин. Идти было недалеко, ведь ржа сеялась прямо за последним домом селица.

Главный земледелец подошел к юноше и вручил серп:

– Величайшей честью наградили тебя Боги! Будь достойным.

Взволнованный Рем взял серп и отправился к первой деляне ржи. Позади стоявшие селяне затянули продолжение гимна:

Рему казалось, что солнце позолотило колосья ещё сильнее, ветер слегка перебирал их и, срезав первый сноп, он сложил его в холстину. И все отправились обратно в селице. Дед и внук, согласно обычаям Благодатной, закрылись в доме и обмолотили зерно в мельнице. Чашку, в которую сыпалась мука, держал Рем.

Вроде бы успокоенный Нат вновь начал ворчать:

– Да держи ты ровно!

Юноша промолчал, но радостное и упоенное ощущение от среза первого снопа улетучилось. Рем растянул шкурку: туда же к муке, добавили они с дедом толченые ягоды взоры. Юноша с силой вымешивал тесто, а дед тем временем разводил огонь в очаге. Скоро душистые ветки ельника наполнили ароматом их дом, и стало ещё уютнее. Дед подал невысокую глиняную посудину и юноша хотел было переложить тесто и в очаг отправить, как Нат вновь начал возмущаться:

– А почему взору так плохо растолок? Зажарится и соку не даст.

И хотел было додавить ягоды, но посудина выскользнула из рук Рема и с грохотом разлетелась на мелкие куски по полу. Внезапно воцарившаяся тишина и грохот разбитой посудины охолонули Ната. Рем, побледневший от досады и обиды, молча смотрел на деда.

Мужчина отвернулся, отошел к оконцу, распрямив плечи, обнял внука и, глядя ему в глаза, твердо пообещал:

– И чего-то я? Одолела меня злоба на жизнь, а кому от этого хорошо – ни тебе, ни мне.

Вновь Боги нас одарили – ты первым нашел взору. Не печалься, придумаем что-нибудь и для меня. Ты ж скоро главным земледельцем станешь. Помощь–то ой, как нужна будет!

Рем заулыбался и радостно отвечал:

– Конечно, дед. Я еще сколького не знаю.

Они вместе собрали осколки с пола. Дед хитро глянул на внука и продолжил:

– Ой, знаю, чего у нас не заладилось. Песнь–то забыли затянуть.

И вскоре из небольших оконцев стали доноситься звуки немного надтреснутого баса и звонкого молодого голоса, распевали они во всё горло слова хлебной песни, а тут уж и аромат свежеиспеченного хлеба разнесся по всем соседям.

К вечеру Нат и Рем пришли на торжище с высоким испеченным хлебом, украшенным сверху золотистыми ягодами взоры. Печево выдалось высокое, пропеченное и сочное, ведь ягоды пропитали соком тесто.

Сельчане сызнова собрались, ярко запылали костры и взвились в небо, старец оделял всех кусками благодатного хлеба, Рем раздавал горячее питье, которое не переставало кипеть в казане.

– Ох, как вкусно!

– Да и сытно!

Слышались отовсюду одобрительные возгласы.

– Ну, угодили землепашцы.

Довольные, уставшие дед и внук улеглись спать. Посреди ночи старец проснулся и промаялся почти до рассвета, лежа, не сомкнув глаз. Едва забрезжило небо, он выскользнул из дверей дома. Побрел Нат по густой траве в лес, и пошел он по дорожке к заветным ягодам взоры, что сыскал впервые он очень давно. Поляна была укромная и со стороны леса не видная, как он её нашел – Нат сам не знал. Лишь каждый год летом вновь и вновь приходил он в это место. Солнце золотило травы, взору, а у старейшины мелькали годы перед глазами: как он стал уважаемым, как стал отцом, как неистово кричала душа от боли в то лето, когда сгинули невестка и сын, как тяжело ему было воспитывать внука одному. Золотистая поляна слушала молчаливый диалог Ната, который сидел каждый раз опустошенный после очищения души. Лишь раз не пришел он сюда, когда пришлось отдать правление другому старейшине, и уже несколько лет таил все чувства в душе.