Люциус Шепард - Золотая кровь

– Мой господин, при всем моем уважении и притом, что я весьма высоко ценю ваше содействие и, несомненно, буду обращаться к вам за помощью в ходе расследования, я предпочел бы, чтобы во время работы никто не заглядывал мне через плечо. Тогда я сумею лучше сосредоточиться.

Агенор наклонил голову.

– Ну что ж. Но я настаиваю – держи меня в курсе… ради твоей и моей безопасности.

– Постараюсь…

– Нет, Мишель, ты будешь мне обо всем сообщать! Это приказ.

Хотя в голосе старика прозвучала лишь строгость, Бехайм мог бы поклясться, что в его глазах мелькнуло отчаяние и чуть ли не мольба, и это вконец смутило его – никогда еще Агенор так не давал волю чувствам, даже когда нападали на него лично.

– Если вы недоговорили, – сказал Бехайм, – теперь я вправе попросить вас выложить все.

Аристократическое лицо Агенора напряглось от гнева – но лишь на миг, вслед за тем кожа на его черепе обвисла, свидетельствуя о долгих годах его неестественной жизни. Ввалившимися глазами он уставился на Бехайма, словно не понимая, чего от него хотят. Наконец он повторил:

– Я совершил нечто.

Бехайм ждал продолжения, но его не последовало.

– Ну же! Вы совершили нечто, и…

Голова Агенора дернулась, он моргнул, глядя на Бехайма, как будто только сейчас осознал, что тот рядом.

– Союз, о котором я упомянул… Я посчитал его необходимым, чтобы дать тебе некоторое преимущество, но у меня нет уверенности – поможет он тебе в конечном счете или помешает. – Он устало вздохнул. – Время покажет.

– И что же это за союз?

– Мне не хотелось бы говорить об этом сейчас.

Бехайм знал – настаивать бесполезно.

– Прошу предоставить в мое распоряжение нескольких слуг, – сказал он немного погодя. – Разумеется, мне будет помогать Жизель, но, принимая во внимание масштабы расследования, понадобится дополнительное содействие.

– Как тебе будет угодно.

Бехайм встал, все еще ощущая некоторую слабость в коленях, но уже чувствуя, как возвращается знакомое по парижской жизни предвкушение охоты.

– Помни о том, что поставлено на карту, – сказал Агенор. – Что бы ты ни узнал, какими бы высокими связями ни обладали виновные, ты должен неколебимо сохранять свою решимость довести истину до сведения Патриарха.

– Я сделаю все, чтобы не обмануть ваших ожиданий.

– Моих ожиданий ты обмануть не можешь, – сказал Агенор, обеими руками стиснув правую руку Бехайма и испытующе вглядываясь ему в лицо. – Они уже обмануты. Я больше не наперсник Патриарха. Я для него – старый дурак, писака, Кассандра, несущая бред о будущем. Но ты, Мишель, сможешь с лихвой компенсировать мои неудачи. В твоих силах возжечь победу из пепла моего поражения. Не обманись сам. Вот мое тебе наставление.

Нагое тело несчастной Золотистой лежало на вершине восточной башни замка Банат. Опущенные веки примерзли к глазам девушки, почерневшие камни рядом с ней были покрыты потрескавшейся красной глазурью. Агенор сказал «изувечена», но Бехайм не ожидал увидеть ран, нанесенных с таким зверством. На шее сбоку была рваная дыра такой величины, что в нее вошел бы кулак, такая же рана зияла на животе. Раны меньших размеров, но не менее страшные покрывали ее лицо, груди и бедра. Тело сковало морозом, но Бехайм заметил уже появившийся мертвенно-бледный оттенок и признаки окоченения – это означало, что убийство, видимо, было совершено в предутренние часы прошлой ночи – тогда было довольно тепло, и началось разложение. И все же его удивило, что процесс не зашел дальше. Очевидно, днем было кратковременное похолодание, замедлившее его, решил он. Но даже если и так, это не объясняет столь малую степень распада. Может быть, перед самым рассветом ненадолго потеплело, а потом, при первых лучах солнца, подморозило. Версия вполне вероятная, хотя вряд ли ее докажешь, ведь, скорее всего, никто из слуг не отважился выбраться наружу днем, так как все они в это время ни на шаг не отходили от своих хозяев, охраняя их от предательства.

Восковые кисти рук девушки скрючились клешнями, открытый рот застыл в немом крике. Ни следа не осталось от ее свежести и красоты, лишь блеск белокурых волос и едва уловимый, мучительный запах крови, поднимавшийся от пятен, покрывавших камни башни. Тот, кто это сделал, должен был просто выкупаться в крови, подумал Бехайм. Несмотря на предположение Агенора об участии в преступлении нескольких лиц, Бехайм считал, что убийца действовал в одиночку. Для столь необузданного насилия требовалось уединение, как при половом акте, тут просматривалось злодеяние, совершенное с крайней скрытностью. Ему ни разу не встречались убийцы, действовавшие в сговоре, которые до такой степени потеряли бы контроль над собой, – они устыдились бы сообщников.