Андрей Дашков - Пропуск

Девять кругов рая – как вам такое понравится? Что-что? Не сходится? А вы сколько насчитали? Меньше?! Смешные люди! Может, я не обо всем рассказала! Где ж вы видели бабу, которая первому встречному всю свою подноготную выложит, до самого донышка раскроется, до бабьего скользкого нутра?… Что, и такую видели?! Завидую вашему опыту… Ну нет, лично я наизнанку выворачиваться не намерена; пусть хоть что-нибудь сокровенное останется, чужим интересом не залапанное… Но как бы там ни было, я ни о чем не сожалею. Рай – разве это не единственная стоящая цель?

Возле шлагбаума меня уже поджидал красавчик-офицер. Весь в белом, молодой и лощеный. Тоже с крылышками, причем с большими. И ухмылка на роже непременная, однако без этой кобелиной подлости. Поняла я: не хочет он меня – и все тут! Хоть голая перед ним выплясывай. Но и не «голубой» он, здесь что-то другое… Неужто кто-то впервые не бабу сисястую во мне увидел, а человека? От такой мысли, от одного подозрения, я себя еще хреновее почувствовала. Смутилась, что ли…

Черное воинство на меня стволы наставило, и сделалось мне чрезвычайно неуютно. Только дернешься – и на куски тебя пулями порвут, в пыль превратят. Но только по команде. Они ж натасканные, ангелочки эти, все по команде сверху делают. Таких псов по миру расселить бы, чтоб порядок навели, справедливую и безопасную жизнь наладили, а они здесь, в окрестностях райских, ошиваются… Брезгуют нами, что ли? За ничтожество наше презирают?…

Этот, в белом, был тут вроде за главного. На поясе у него кобура болталась, да еще какие-то ключи золотистые были привешены. Потом я доглядела, что он только на вид молодой, а глаза у него… бездонные. Страшные, оттого что вечность в них. Все он видел, везде побывал, и мне будто бы заранее все простил, всю мою мерзость…

Да что это со мной творится?! Неужели влюбилась я, идиотка? Что называется, с первого взгляда…

Красавчик на ступеньку поднялся, в салон заглянул и голубоглазую, которая ближе всех сидела, по головке погладил. Я ожидала, что та взбрыкнет, но ничего, ласку постороннего приняла, и даже лицо у нее заметно посветлело.

– Так, так, – говорит белый с крылышками. – Кто тут у нас?… Ага. Раз, два, три, четыре… Двенадцать человек. Всех довезла?

– Да, начальник, – отвечаю.

– Молодец. Стало быть, можешь проезжать.

Я ушам своим не поверила.

– Не шутишь? А как же пропуск? Мне говорили, вроде пропуск нужен…

– Ну, раз детишек невинных от пуль, всяческого зла, насилия и дьявольских козней уберегла, сюда доставила, значит, заслужила ты спасение. Говорю тебе: сегодня же будешь в Царствии Небесном. Если поторопишься, засветло успеешь. Автобус этот – и есть твой пропуск, поняла?…

Охренеть можно!

– Только дети сами пойдут, – добавил он. – Отсюда каждый своим ходом добирается.

Я сидела ошарашенная. Глядела, как сосунки мои из автобуса вылазят, под шлагбаумом высоким, не сгибаясь, проходят и вдаль идут – тихо так, мирно. За руки взялись, мальчики и девочки вперемежку, уже и не разберешь, кто есть кто. На лицах – свет и спокойствие. Мирная радость, значит. Только голубоглазая напоследок обернулась и впервые улыбнулась мне. Но не печально, а с надеждой, будто встретиться нам еще придется. А может, благодарила меня так.

Сижу и думаю: сказать ему, что я не о детишечках, а о себе больше беспокоилась, или не нарываться? А у него улыбка такая на роже – дескать, знаю все, девка, насквозь тебя вижу! И про Павла знаю, и про Ваньку, и даже про то, про что ты сама уже позабыла…

Тут меня будто кто-то за язык дернул; дурочкой прикинулась, спрашиваю с недоверием, как если бы с первого раза не поняла:

– А за что ж, позвольте узнать, такое ко мне благоволение? Я вроде под иконами вашими лоб не расшибаю, «дурью» иногда балуюсь, на совести своей трупы имею, а также дела разные, непотребные…

Он на меня как-то странно поглядел и сказал после паузы:

– Дела, говоришь, непотребные?… Ох, простая твоя душа – может, тем и спасаешься! Ты знаешь хоть, несчастная, с кем тебе на дороге встретиться довелось?

Обижаешь, начальник! Я себе отчет полный отдаю и ничего из ряда вон выходящего не вижу. Жизнь, по-моему, во все времена одинаковая. Лучше уже не будет, а хуже некуда. Это моего папаши слова. Может, ему и виднее было, но я с ним не согласна. Иногда сама себе веселье устраиваю… Насчет встреч моих – обычные встречи, пусть даже и опасные по большей части. Бандиты как бандиты, бродяги как бродяги, торговцы как торговцы. Весь прочий люд тоже особого интереса не вызывает. Разве что парень тот, с руками-ледышками, фокусник чертов, шакалиный родственник… Так ведь он позади остался, в безвестности сгинул, правильно?… И вообще – легко тебе рассуждать! Стоишь тут, чистенький и сытый, уму-разуму меня, немытую, учишь!… А несчастной я себя не считаю, напрасная твоя жалость. Живу еще – тем и счастлива…