Андрей Дашков - Утраченный свет

– Я один? – тупо переспросил старик, не веря в то, что его, безоружного, оставляют без охраны.

– Боишься темноты, папаша? – ядовито поддел Хоши тонким голоском гейши.

– Мы будем рядом, – уточнил Малыш. – Если что – постучишь в стеночку. Ступай!

Чувствуя себя червем, уже насаженным на крючок и заброшенным в реку, которая кишит голодной рыбой, старик обошел вокруг коттеджа. Сзади кто-то щелкнул зажигалкой. Потянуло запахом травки… Удивительно тихая ночь. Чуть ли не пикник времен его беззаботного детства. Он находился в очень похожем состоянии бессильного инфантилизма. Он ждал, что вот-вот из темноты появится его отец, пропахший дымом костра и запахом жареного мяса, погладит по головке, уложит спать – и можно будет ни о чем не беспокоиться до самого утра. А утром они вместе вернутся в безопасное и спокойное место…

Но как он ни пытался вызвать в памяти образ отца, в сознании возникало нечто другое – маленькая скрюченная тень, силуэт с непропорционально большой головой без ушей. Двуликий монстр в детской куртке с капюшоном…

Он ожидал, что придется сражаться с проржавевшим замком, однако этот можно было открыть и гвоздем. В дальнем углу веранды, за дачным столиком лежало что-то темное, пятнистое, лохматое. Стена отбрасывала глубокую тень, поэтому Адам Тодт не сразу разглядел, что это. А когда разглядел, то почувствовал слабость в ногах.

Он долго колебался. Такое соседство ему, мягко говоря, не нравилось. Да и кому понравилось бы? Предметы, лежавшие в углу веранды, не были снятыми шкурами или дохлыми собаками. Это были матрицы. Незадействованные – пока. Старик боялся неопределенности. Однако он сомневался в том, что Малыш захочет сменить коттедж или комнату. Адам и так испытывал сегодня терпение клона, переступив границу дозволенного…

Поэтому Тодт юркнул за дверь и заперся изнутри. Затем перевел дух и осмотрелся. Главным образом, он искал то, чем можно забаррикадировать дверь, как будто всерьез надеялся отсидеться. Напрасное занятие – сквозь щели жалюзи единственного окна проникало слишком мало света.

Все же он нащупал на стене клавишу выключателя. Удивительно, но в этом заброшенном ветхом домишке, из всех щелей которого сквозило, был свет! Голая лампочка под потолком тихо затрещала, будто сверчок-зомби. При пониженном напряжении свечение красноватой спирали было тусклым, но вполне достаточным для того, чтобы найти дорогу от двери до кровати. Тем более что кровать оказалась двуспальной. Старик уже забыл, когда ночевал с таким комфортом.

Пару минут он раздумывал, куда спрятать Терминал. В комнате находились стенной шкаф, холодильник, тумба для телевизора без самого ящика, стол, два стула и телефонный аппарат с обрезанным сетевым проводом. Узкая дверь вела в душевую, в которой остались лишь куски труб и горка битого кафеля. В конце концов Адам положил Терминал в изголовье, погасил свет и рухнул поперек кровати, не обращая внимания на затхлый запах старого одеяла и поднявшуюся пыль.

Обычно он отключался почти сразу же, как будто кто-то (теперь он знал – кто) вынимал из него батарейки. На этот раз старик долго не мог заснуть. Он грезил о литых прелестях Веспер. Потом он услышал треск дерева и возню за стеной. Не иначе как Михраджан подвергал испытаниям на прочность кровать в соседнем номере…

Постепенно Адам стал различать во мраке щели жалюзи и холодильник, похожий на надгробный камень из белого мрамора. Сон не шел. Страх и вожделение – не лучшие ингредиенты для снотворной смеси. Тишина время от времени нарушалась. То антенные трубки загудят на ветру, то сук треснет, то вдруг раздастся дробный стук маленьких ножек, будто где-то бегал ребенок. Иногда возникали голоса за стеной.

Тодт, который был мазохистом со стажем, живо представил себе, что Веспер пришла на запах денег или еще хуже – попала под влияние клона, и сейчас обслуживает Михраджана и Хоши, а Малыш равнодушно наблюдает за оргией, пополняя свою бездонную копилку человеческих пороков, чтобы когда-нибудь в будущем воспользоваться этим. И, главное, ему будет из чего выбирать. Рано или поздно (лучше поздно) обязательно наступает время дергать за струнки святости, героизма, альтруизма, любви или за толстую струну греха. И значение приобретают уже не сами поступки, а то, что совершаются они по команде извне…

Вот кто-то сдавленно закричал – так, как кричат в ночном кошмаре полузадушенные подушкой. Похолодев до кончиков пальцев, Адам Тодт узнал нечленораздельный утробный вой толстого иранца. Что бы это ни значило, Адам не собирался выскакивать из комнаты, будто жестяной заяц в тире. Он только поглубже зарылся под одеяло и стал ждать гостей.