Андрей Дашков - Утраченный свет

До старика наконец дошло, какого штришка недоставало для полноты иллюзии. Не хватало охраны. Обычно хозяева подобных не слишком доходных заведений не могли позволить себе нанять профессионалов. Поэтому чаще всего уединенные заправочные станции, мотели, придорожные закусочные и прочие привлекательные для «диких» объекты грабежа охраняли столь ненавистные старику собаки. Милые собачки вроде тех, озверевших, которые однажды чуть не загрызли его до смерти. И загрызли бы, если бы не Малыш. Это случилось в самом начале их путешествия, на краю пустыни…

Его передернуло при воспоминании о том случае. Будь старик повнимательнее, он давно заметил бы сетку вольера, поблескивавшую на заднем дворе. Но ему было не до наблюдений и сопоставлений.

Из коттеджа доносилась музыка, которая ему нравилась давным-давно и которая так же давно была объявлена дьявольским порождением и запрещена повсюду на мусульманских территориях. Это был горячий архаичный джаз. Черные свингеры старались вовсю. Жаркие пронзительные звуки медных духовых таранили уши и жирными волнами накатывали на диафрагму. Старик ощутил мощную, возбуждающую витальный центр качку даже через дверь. А когда он открыл ее, то расплылся в глупой улыбке. Труп, висевший в сортире, вдруг показался нереальным, как нелепая картинка на странице, случайно выскользнувшей из другой книжки сказок.

Интерьер коттеджа вполне оправдывал его самые лучшие ожидания. Все было исполнено пристойности в добром старом духе. Дубовая доска с ключами; брелоки в виде шишек с выдавленными на них номерами; десяток потертых кожаных кресел, принявших очертания некоего универсально-усредненного седалища; потемневший от времени линолеум; холодильник эры округлых форм; телевизор без этих новомодных штучек для одушевленных придатков; антикварный приемник «Штромберг-Карлсон» 1932 года, из которого изливался поток свинга; наконец, импровизированная низкая стойка из составленных вплотную друг к другу трех столов-бюро. Столы были из тех, за которыми когда-то писались безопасные заменители снотворного вроде «Оливера Твиста», «Игры Джеральда» или «Доктора Живаго».

Главный приз торчал по ту сторону стойки. Это была огромная негритянка, о которой старик безнадежно грезил в пору полового созревания. Она (или ее точная копия) жила тогда в его квартале. С тех пор прошло по меньшей мере лет сорок, но «старушка» нисколько не изменилась. Воспоминание о ней сохранилось в памяти старика, как труп насекомого в янтаре. Он вдруг обнаружил его под слоем бесформенного и безликого шлака.

Она покачивала крутыми бедрами в задаваемом оркестром ритме страстной случки; ее шарообразные груди умопомрачительно тряслись, будто два дирижабля, угодивших в грозовой фронт; белки и зубы сверкали выскобленной слоновой костью; губы напоминали разрезанную сосиску.

Старик огорошенно взирал на пневматическую мамашу. На вид той было уже за сорок, однако она еще не растеряла животной энергии. К его полной неожиданности в нем вдруг пробудилось атавистическое вожделение, дремавшее последние лет десять. Он был погребен в невидимой скорлупе, сквозь которую не проникали соответствующие импульсы. Мартина и Жанна тоже были аппетитными самками, но старик испытывал к ним не больший интерес, чем, например, к куклам. А вот сейчас скорлупа треснула.

Впрочем, был повод подозревать, что и это – лишь очередная издевательская шутка клона, отпустившего вожжи с непонятной целью. Трое спутников старика наблюдали за представлением, развалившись в креслах. Старику показалось немного странным, что Мицар никого не отправил стеречь грузовики, но вскоре он забыл об этой мелочи.

Михраджан и Хоши хлебали холодное пиво из запотевших бутылок, а Малыш с детской жадностью дул «пепси-колу». Его капюшон, конечно, был натянут на голову (правильно – зачем пугать даму раньше времени?). Иранец похлопывал себя по жирным ляжкам и периодически издавал восторженное мычание.

Старик с тревогой уставился на Терминал, лежавший на полу. Ему казалось, что святыня заслуживает более деликатного обращения…

Японец был, как всегда, невозмутим. Старик подозревал, что тот, если понадобится, прирежет негритянку с таким же безучастным выражением лица. Одного взгляда в сторону Малыша было достаточно, чтобы понять: сообщать о своей находке пока не стоит.

Очередной номер завершился барабанным брейком и истошным воплем звенящей меди, после чего хозяйка убрала звук и похлопала себя по литым бокам, отдирая платье от вспотевшей кожи. Под платьем ничего не было. Старик снова почувствовал головокружение от жары и близости сочного куска разогретой плоти.