Алиса Чалис - Аддикт. Кризалис

Если задуматься… человек, которого он считал погибшим, сидел с ним за одним столом. Говорил, шутил… но ничем себя не выдал.

Валер знал Киреева всю свою жизнь, но не заметил обмана.

Это пугало.

– Константин Игоревич!

Валер остановился у лестницы и повернулся к секретарю.

– Вот, – молодой человек поспешил положить на стол листок формата А6.

– Это что?

– Как вы просили. Копия запроса на книги из библиотеки, оставленного «Ар», «Эм», «Ви» семнадцать ноль один и десять. Санкционировано «Ар», «Эм», «Ви», «Эс» пятнадцать ноль один.

– Даже так, – хмыкнул Валер.

Охотник, поблагодарив секретаря, забрал листок и, на ходу просматривая его, усмехнулся. Седов должен был присматривать за Цветковой и Серебровым. Могла ли каким-то образом в его поле зрения попасть Катерина? Валеру это не очень нравилось. Впрочем, как и одна из книг, что значилась в списке.

Ночной воздух казался непривычно чистым. В темно-синем небе виднелись звезды.

Охотник вышел из здания головного отдела, радуясь прохладному ветерку.

Начало лета выдалось холодным, но вот август… Он окутал город ленивым маревом, поднимавшимся от раскаленного асфальта, заставлявшим горожан думать лишь об отдыхе на природе или о стакане холодного чая.

Наконец в первых числах сентября жара спала. Охотник воспринял это как хороший знак. Несмотря на южные корни и перманентно загорелую кожу, Валер терпеть не мог жару – она расслабляла, расхолаживала настолько, что грядущий шторм можно было разглядеть, только когда гроза разразилась над головой.

И теперь, когда думается лучше всего, так отчаянно нужно не думать.

Прохаживаясь вдоль Садового кольца, охотник обратил внимание, что дороги пусты. Последние выходные, когда можно наблюдать подобное.

И День города маячит на горизонте.

Валер не заметил, как дошел до перекрестка. До метро оставалось всего несколько метров, но ноги понесли его по знакомой дороге – вдоль Старого Арбата.

Тихий, практически пустой, он сейчас напоминал ту, другую жизнь, что была до подписания Контракта. Забавно, Валера обучили запоминать детали настолько отчетливо и ярко, что воспоминания не давали уснуть, но жизнь до «Ока» подернулась дымкой, как сон. И в этом счастливом сне два закадычных друга бродили летними ночами по арбатским переулкам в компании гадкого портвейна, гитары и каких-то рисковых девчонок. Обычно такие походы заканчивались встречей рассвета на мосту, где ребята горланили песни. Киреев хорошо пел, собственно, так они и умудрялись подцепить подруг. Валеру же нравилось бренчать свои три аккорда не без лишней гордости, в основном из-за бурлящих в юной крови «трех топоров». – Мало кто остался в светлой памяти, – пробормотал мужчина, гася сигарету. – В трезвом уме да с твердой рукой, в строю…

Впрочем, это не имеет никакого значения.

Стоило спрятать руки в карманы куртки, как Валер тут же нащупал блокнот и в тот же миг снова мысленно вернулся к работе.

Тень охотника, гротескно большая в свете фонарей, скользила по стенам старых домов, молчаливо наблюдавших за одиноким путником.

Как хорошо, что стены не умеют говорить. Сколько бы они могли поведать из того, чего лучше не знать.

Время меняет все. Дома терпеливо на это смотрят. Валеру всегда нравилась безумная идея, что старые московские здания, как зеркальные цветы из «Тайны третьей планеты», смотрят и записывают происходящее вокруг.

Жаль, нет способа посмотреть на обратной перемотке все эти события.

Как некогда главную дорогу до Кремля замостили булыжником и сделали пешеходной зоной с сувенирными лавками, как бунтарские росписи на стенах стали достоянием истории. Почему пластиковая корова у ресторана «Му-му», мимо которой прошел Валер, заметнее, чем памятник Окуджаве, стоящий неподалеку? И как место встречи для «своих» стало туристической меткой на карте.

У стены Цоя Валер замедлил шаг и, свернув в переулок, остановился.

Да, стены не умеют говорить, хотя эта когда-то могла.

Непривычно пусто. Правда, Валер давно здесь не был… может, в тишине и пустоте не было ничего странного?

Поколения уходят, меняются… сам он, как и Костя, начал приходить сюда в конце девяностых, когда завсегдатаи вздыхали о прошлых временах. Тогда здесь было много людей, стена жила, исписанная многочисленными посланиями, сменяющими друг друга.

Жило и все вокруг. Укромный уголок под открытым небом. Заходя в переулок, ты словно закрывался от взрослого мира, который тебя никогда не понимал.