Татьяна Иванько - Байкал

Но после того, что произошло недавно, то, что мы потеряли… Ты был так огорчён, так разочарован. Но, Мареюшка, разве была в том моя вина? И ты не винил меня. Или я так ослепла от любви к тебе, что не поняла, что твоя любовь угасла? Ведь потеря уви нашего, нерождённого – это было наше общее. И счастье наше, и горе… И мы пережили его. Вместе.

Так ты, мой молодой месяц, тогда ты охладел сердцем? Но разве сердце может охладеть?.. Как легко ты увлекался своими мыслями, большими и мимолётными желаниями, искорки от которых так и сверкали в твоих глазах, как ты, подобно ветру, кружился за любыми юбками, мелькающими вокруг тебя, что…

Что я поверила Силу Ветровею… Я поверила его словам, и он победил.

И вот Солнце ушло за острые горные грани и снова наступила ночь, наконец, Ветровею оказалось достаточно того, что он сделал за эти долгие два дня и ночь. Поднявшись от меня, всё ещё прожигая своим мертвящим взором, медленно оделся, натягивая штаны, ловко перекинул завязки на талии, спрятав, наконец, своё неутомимое злое орудие, пронзавшее меня столько раз, что сейчас я едва смогла пошевелиться, чтобы хотя бы прикрыться каким-то тряпьём, скомканным под моей спиной, испытывая боль при каждом движении. Но и это уже было хорошо, и это уже было облегчение, почти счастье – всё прекратилось… А Сил надел рубашку, скрыв мощное тело, поросшее по груди и животу и даже по спине, светловатыми волосами, что делало его ещё более похожим на зверя, и просунул руки в рукава богато расшитого кафтана и ухмыльнулся. А потом крикнул, подняв драгоценный пояс с пола, и завязывая его мудрёными узлами:

– Жаба, Ловкач, Трик, Мокшен! – это имена его приближённых, его преданных собак, готовых на всё, чтобы только хозяин позволил им слизывать объедки со своих блюд. Они всегда таскались за ним, как за каждым вельможей всё время ходят такие прилипалы и подбирают крошки с его стола. Они не рабы и не слуги, это сыновья разных, и даже богатых семей, но не имеющих такого влияния, как приближённые вельможи при троне нашего царя Галтея, отца Марея… Но так заведено повсеместно, и на этом, и на том берегах Великого Байкала, это я успела понять с тех пор, как мой брат Тинган продал меня Марею…

Тинган… Как довольно ты улыбался, когда меня увозили из родительского дома на третий день после смерти матушки. Я называла так нашу мачеху, потому что она мне и была настоящей матерью, а вот ты не мог простить мне смерти нашей родной матери, которая умерла, рожая меня. Ты был старшим, я младшей, между нами было ещё пять человек сестёр и братьев. Матушка Орея была добра и терпелива, она любила всех детей, не отличая нас от родных, только ты не хотел и не принимал её доброты. Она родила отцу ещё двух дочек и двух сыновей. Ты рос в доме отца с нашими братьями и сёстрами, я не различала, ты различал. И чем больше любила и жалела нас всех матушка Орея, тем сильнее отвергал и ненавидел её ты, стараясь дерзить и досаждать всячески. Мог жениться давно, жить своим домом, но не спешил, отец предлагал сосватать то одну невесту, то другую, но никто не любился нашему Тингану. И ватажиться ты старался с городскими, пытался пристроиться в терем к боярину какому, а лучше всего во дворец.

Нас, детей, было много, одиннадцать человек. Старшие, что за Тинганом сёстры, уже невестились, двоих сосватали весной, да не судьба знать… К тому дню, когда я уезжала из дома, остались только я и ты. Все умерли от болезни, пришедшей из далёких полуденных пустынь, так быстро, что мы не успевали хоронить их. Кто и как завёз её к нам на мельницу, стоявшую на отшибе села, кто теперь ведает, в день много телег проходило, особенно об эту раннюю осеннюю пору. Отец умер первым, а за ним, как Смертушка взялась косой махать, и всех братишек и сестёр, и матушку Орею прибрала, на том и остановилась. В несколько дней опустели, осиротели мы, как и другие семьи в нашем Авгалле.

Тогда и заговорили о Галалии и Сингайле, кудесниках, баальниках али шаманах, я никогда так и не понимала толком, сколь ни слышала про них всё детство, кроме одного – они всесильные лекари. При том мне казалось, что их в действительности не существует. Что они лишь прекрасная былина, вроде, как и великие наши предки Арий и Эрбин, что тысячу лет назад положили начало царским и прочим родам и по эту и ту стороны Великого Моря. Люди всегда хотят верить, что есть какой-то всесильный избавитель, он же отец всего сущего, который придёт на помощь, если попросить от души.

Я не верила в чудесных лекарей, однако знала, как и все, далеко, в горных лесах были места, куда никто не ходил, потому что не дойти, да и считалось, что Галалий Огнь живёт именно там, и даже к границам его владений невидимым, но крепким приблизиться не может ни человек, ни зверь, не то, что пересечь их, бродить будет, блуждая и кружа, и возвращаясь ни с чем. Потому что невидимы и неощутимы они, но непреодолимы. А ежели кому и удастся это, то войти в дом волшебника он всё равно не сможет, это как перейти Реку Забвения – назад дороги нет. То же и даже с ещё более пугающими подробностями рассказывали и о брате Галалия, Сингайле Льде. Тот и вовсе мог избавить от любого недуга, и даже, говорят, вернуть с той стороны Завесы. Но к Сингайлу Льду обращались и вовсе в исключительных случаях, ежли царь занедужит, али необычайная какая-нибудь хворь в народе приключится, очень много злата брал за свою помощь Сингайл Лёд, собрать столько могли разве что цари, али несколько сёл вместе. Галалий же злата не брал.