Людмила Ударцева - Не хочу быть героем. Между небом и землей

– Ой, – всплеснула руками Есения, – шестой пряник потеряла. Что же делать-то?

– Съешь оставшиеся пять, – предложил я, в то время как сам, унимая спазмы в желудке, подумал, не попросить ли один для себя.

– Как же так? – продолжила удрученно вздыхать девушка, – вроде шесть брала. Неужели ошиблась?

На пригорке, вдоль извилистой дорожки, вымощенной булыжниками, стояли корзинки, неумелым сплетением похожие на сорочьи гнёзда. Хотя, едва ли пернатые приделывали бы ручки сверху гнезд. Трудно представить такую практичную птицу, которая в случае опасности подхватит своё гнездо и улетит. Для верности, даже попробовал представить размер такой «птахи».

Нет. Это были именно корзины: с высокими стенками и пологим дном, небрежно сплетённые и оставленные кем-то у дороги. Когда мы поднялись вслед за Есенией на пригорок, я заметил, что в корзинках уже копились лакомства оставленные прихожанами храма: печенье, кусочки хлеба, сахара и сыра. Дно покрывали крошки. Некоторые сладости были не свежими, другие надкушенными, со следами острых мелких зубов.

– Может у вас кусочек хлебушка или вещичка забавная найдётся? Хотя, что я говорю, вы же не из дома! – Девушка, расстроено отступила и начала раскладывать пряники по одному в каждую корзинку.

Такрин откликнулся первым, забывшись, похлопал себя по карманам.

– Одежда не моя, – опомнился он. – Прости, мне нечего им предложить.

Я прошелся руками по ткани подпоясанных верёвкой джинсов – ничего, что можно было им предложить, – «Кстати, а кому им?» – Поднял руки к груди. В кармане рубахи обнаружился какой-то предмет. Я достал его и увидел, что это небольшой пузырёк, до половины наполненный жидкостью, закупоренный деревянной пробкой.

– Не помню, чтобы духи покупал. Наверное, твой отец мне их на хранение дал и забыл. Хотя, когда? Тоже не вспомню. Хочешь, возьми.

– Спасибо. А папенька не заругает?

– Не переживай, были бы сильно нужны, уже бы вспомнил. В общем, держи пузырёк вместо пряника.

Мы отошли от пригорка. – «Вот, а ты переживала»,– не успел вспомнить до конца строчку из пошлого стишка, как в меня запустили камнями. Один пролетел мимо и врезался в землю, другой ударил в плечо. Оглянулся – никого. Друзья даже и не заметили, что я замешкался у корзинок.

– Ай! – вырвалось у меня, когда третий камень угодил в спину.

– Что случилось? – Есения обернулась, дожидаясь, когда я их догоню. Я прибавил шаг, как вдруг рубашка на груди натянулась, притянутая сзади, вынуждая притормозить. Я повернулся в пол оборота.

Сзади, держась зубами за выпущенный край рубашки, висел неприятного вида ребёнок. С широким лицом, усыпанным крупными пятнами веснушек, торчащими как солома в разные стороны давно не стриженными, редкими волосёнками и крупными ушами. Он был маленького роста с большой головой и коротким туловищем, одетым в просторную рубаху. И больше ничего – ни ручек, ни ножек. Уродец выпустил мою одежду, отпрыгнул и встал напротив меня, но как? Под ним я видел землю!!!

– Забери, – услышал я ворчливое бормотание, принадлежащее скорее старику, чем мальчику.

Я отвернулся в недоумении: «Кому так с малышом не повезло?» Не дожидаясь появления его родителей, поспешил за своими. Меня опять потянули назад. Я скорчил мину от досады. Как ребёнок двигался и чем он упирался, заставляя меня остановиться, ухватив зубами одежду, оставалось загадкой. А недоделанный страшоныш, подпрыгивая, словно на невидимых пружинах, обогнул меня и встал на дороге.

– Не хочу это. Дай пряник! – потребовал он.

– Нет у нас больше пряников.

– Хочу пряник! Забери это!

– Михаил, ты с кем разговариваешь?

– Не пойму, он как человечек, без ручек и ножек.

– Как же так?! – Есения вернулась ко мне, но причину моего беспокойства не увидела – бесполезно искала глазами того, кто стоял, насупившись, прямо перед ней и причитала: – Игошу обидели?! Как же так!

– Он пряник просит, а флакончик, чтоб назад забрали.

Есения вернулась к корзинкам, взяла флакончик и, крайне растревоженная, подошла ко мне.

– Точно нечего ему дать?

– Да я уже сам на сто раз карманы проверил, – признался я, принимая пузырёк из её рук. Есения наклонилась над придорожным кустом, сорвала красный цветок, положила вместо пузырька и попросила,

– Прости, Игоша. Можно я тебе пряник вечером принесу?

Игоша исчез и ни мне, ни ей не ответил.

Я принял протянутую мне руку.

«Опять боится меня одного оставить, прямо как на Ладушкиной Поляне», – вспоминал я, пока мы шли к открытым дверям храма.