Алексей Сабуров - Мертвецы не страдают

Саша, не останавливаясь, ударил ее кулаком по щеке:

– Заткнись, сука!

Эта боль была ничем по сравнению с раздирающей все внутри палкой. Стенки влагалища жгло, как будто бешеная кошка расцарапала их. И Люба не могла и не хотела останавливать свой крик. Он хоть чуть-чуть помогал ей отдалиться от боли, пожирающей ее тело.

– Заткни ее. Мне надоел этот крик! – услышала Люба откуда-то издалека, совсем забыв о существовании еще кого-то на этой поляне, кроме нее, боли и мрази, приносившей боль.

Мразь послушно заткнула рот жертве и ударила в живот. Но крик не исчез, он стал только чуть глуше, а нечеловеческое страдание слышалось в нем все так же, если даже не отчетливей. Тогда Саша начал методично избивать ее. Толчок внутри сопровождался ударом по почкам. Еще толчок – еще удар. Только тогда Люба поняла, что может потерять на солнечной полянке не только невинность, но и жизнь. Но ей уже было все равно. Боль лишила ее чувства самосохранения, запугала, нарисовала реальность и будущее только черными красками.

Но девушка замолчала, издавая тихие, отрешенные стоны. Не потому, что хотела жить. Смерть была даже привлекательней в тот момент. Просто адская боль утихла, оставив громкое чувство жжения и усталости. Парень, когда-то похожий на Ван Дамма, дико задергался, мерзко заблеял сквозь зубы, и Люба почувствовала, как на полыхающие внутри раны вылилась горячая раздражающая жидкость. Девушка подумала, что это конец, и облегченно расслабилась. Сознание сразу же унеслось далеко-далеко. Словно сквозь сон она слышала, как Саша испуганно вскрикнул:

– Черт! У меня весь член в крови, – но потом, когда до него дошло, чья это кровь, он с удовлетворением отметил: – Блин, девственницу зацепил, – и незлобно выматерился.

Когда к ней пристроился Слава и Люба ощутила его орудие в своих горящих внутренностях, она не могла понять, то ли ей было противно, то ли все равно. Она повернула голову в сторону реки и неотрывно смотрела на черную воду, которая задумчиво и тихо текла вдаль.

Вода как будто догадывалась, что скоро зима заставит ее остановиться, и мысленно готовила себя к этому. Река знала, что это только временная остановка. Ей было наплевать на дорогое для человечества время. Часы, дни и годы ничего не стоили ей по сравнению с отпущенной вечностью.

Спокойствие речки прокралось в Любу, превращая кричащую безысходность в поток утекающей жидкости, словно сжижая газ в низкотемпературном аппарате. С ней случилось чудовищное, но теперь, когда самая пугающая чернота утекла, она не даст двум ублюдкам остановить себя. И пусть ей не дана вечность – ей тем более следует как-то продолжить жить.

Но Люба была не в силах представить, как можно жить дальше с душой, заплеванной ядовитыми слюнями. Девушка, не замечая того, заплакала, и ручейки слез прочертили грязные следы от потухших глаз.

– Ну что, ты едешь с нами? – голос, в котором боролись грубость и испуганное сочувствие, расколол лед вокруг сознания изнасилованной девушки.

Ничего не отвечая, Люба тяжело поднялась с земли, медленно натянула задранную до шеи футболку на грудь, опустила юбку, стараясь не смотреть в сторону Славы, который уже успел застегнуть джинсы и поправить рубашку. Каждое движение отдавалось ноющей болью в теле. Мышцы отказывались слушаться, и казалось, что все кости перемолоты электрической мясорубкой. Собрав все мужество, девушка нагнулась, подбирая разбросанные в стороны босоножки, и надела их на ноги. Терпения застегнуть ремешки не хватило. В песке, как скомканная бумажка, в которую когда-то была завернута еда, валялись белые трусики. Увидев их, Люба мгновенно отвернулась, не считаясь со всколыхнувшейся болью. Они олицетворяли собой все то, что произошло с веселой, беззаботной девчонкой. Конец невинности.

Пока трусики были на ней, можно было верить в сказки, принцев, удачу. Можно было беззаботно подпевать несшимся из колонок словам: «Все будет хорошо, а может, даже лучше». Сейчас уверенности в этом не было. Жизнь показала ей свою неприглядную изнанку. Теперь она как грецкий орех, в котором завелись черви: снаружи все так же аппетитно, а внутри уже одна переработанная кашица.

Водила стоял в трех шагах, нервно крутя на пальце ключи от машины. Увидев, что Люба встала и готова ехать, он развернулся и молча пошел к «Форду». От былого веселого возбуждения не осталось и следа. Слава засунул руки в карманы и втянул широкие плечи. Казалось, что какой-то волшебник уменьшил его чуть ли не в два раза. Люба хмыкнула про себя и пошла следом.