Надо сказать, что от каждого глухого удара золота по стойке хозяин сильно вздрагивал и исполненные удивления и страха глаза его делались всё больше и больше, так что если бы старик не прекратил, они и вовсе бы на лице перестали помещаться.
– Хватит этого? – спрашивает дедок. – Или ещё надо?
И вот тут-то нашего трактирщика и прорвало. Он после и сам не мог понять, с чего это его вдруг так на откровенность потянуло. Золото – оно этому, конечно, способствует, но вот чтобы всё накопившееся в душе вывалить рядом с этим же золотом на трактирную стойку, да ещё перед каким-то стариком, которого вся округа давно уже за полудурка держит… Но после вопроса деда трактирщик схватил со стойки кувшин вина и не прерываясь весь его вылакал; вот прямо взял так, да и залил его в себя, только что не закусил кувшином этим. А потом перевёл дух и начал говорить. И говорил очень долго, будто выпитое вино обратно из него словами пошло.
Начал он с того, что еды никакой и правда нет, разве что в подвале колбаса да окорок небольшой остались. И вина очень мало, бочонка он дать не сможет, пару фляг только. Лепёшек, правда, в достатке, но это только потому, что дочь их сама печёт, а за мясом, птицею, вином и крупами обычно зять ездил, но он уже вторую неделю с постели не встаёт, вот и придётся поутру трактирщику самому за припасами отправляться, и заведение на день-другой закрывать. Потому что не на дочку же трактир оставлять, когда та с мужем своим неотлучно сидит. Так что, пусть уж старик не серчает, но потчевать его особо нечем.
Трактирщик после признался, что пока он это всё говорил, в голове неотступно зудела мысль, что если вот сейчас подхватить из-под стойки дубину, да наотмашь дать деду по уху… Много ли ему, старому, надо-то? Одного удара хватит. А потом – в бочку из-под вина его, их сейчас много стоит пустых в подвале. А золотишка в мешке, должно быть, немало – вон, как дед им разбрасывается. А спросит кто, то я и знать ничего не знаю. Какое золото?! Какой дед?! Не знаю я никаких дедов-золотов! Да и не хватятся его, кому он нужен-то? И не видел никто, как старик в трактир заходил… разве что этот его внук, что за дверью сейчас торчит, под дождём… Но мальца-то двумя пальцами придавить можно, это вообще не забота никакая…
Едва трактирщик о внуке вспомнил, как почудилось ему, будто тот прямо через стенку за всем наблюдает. Словно внимательный и пристальный взгляд его ледяным потоком проникает сквозь каменную кладку. И показалось вдруг, что холоднее вокруг стало, как будто сырой заоконный воздух заполнил помещение трактира. Хозяин, до этого говоривший без умолку (чтобы заглушить мысль о дубине, золоте и пустой бочке для старика), запнулся и зябко повёл плечами. Холод проникал ему в самую грудь, стискивая ледяными пальцами сердце, пробуя его на ощупь: а что, если сжать посильнее?.. И показалось даже, что огонь в лампах как-то уменьшился, сник и потускнел, а тени по углам помещения и под столами сделались гуще, мрачнее, подобно открывшимся вдруг провалам в чёрную бездонную пропасть, где что-то хищное лениво ворочалось во сне.
Никогда ничего трактирщик не боялся. Он и в одиночку на пятерых грабителей выходил, и верх одерживал. Да и сам по малолетству да глупости на дорогах в Криарском лесу прохожих порой беспокоил. А сейчас он уже не просто сробел или там смутился – страх, самый настоящий страх охватил его. Будто и в самом деле уже видел он пронзительный взгляд внучка дедового, будто вéками своими ощущал исходящий от него колючий холод, вымораживающий и лицо, и сами мысли даже. И настоящий, живо и по-глупому радостный взгляд старика у стойки от чего-то делал струящуюся сквозь стену мерзлоту более неприятной, более опасной – смертельно опасной. Словно кто в костёр охапку сухого хвороста подбросил. Только вот костёр тот не грел, нет – мёртвой стужей от него веяло.
– Нечем мне тебя угостить, – выдохнул трактирщик, отодвигая ладонями подальше от себя золотые самородки и с содроганием наблюдая за вылетающим при этих словах изо рта его паром.
– Да есть же! Есть! – весело возразил дедок, подталкивая золото обратно. – Окорок давай неси, лепёшек давай, и вина тоже, сколько не жалко! И хватит! А то мне всё равно много не унести, а с внучка и вовсе помощник никакой – помер он у меня давно.
«Помер!..» – гулко отдалось в голове трактирщика, и ясно уже было, что не ослышался он и не померещилось ему; и ещё сильнее сжалось сердце, будто словами этими вогнал дедок в него толстую ледяную иглу. И от иглы этой воздух вокруг будто бы наполнился холодным и влажным туманом, пронизанным едва слышным звоном хрустальных колокольчиков. Никакого тумана и звона на самом деле, конечно, не было; загляни в трактир посторонний кто – ничего бы и не заметил. Но сам трактирщик дальше словно плавал уже в этом тумане, не очень хорошо различая окружающее, едва слыша звуки сквозь повисший в ушах и набирающий силу звон, и не очень даже понимая, что он сейчас делает.
Читать дальше