Денис Игумнов - Зеркало за горизонтом

Зайдя на платформу станции «Благолепное», я направился к кассам. Других пассажиров нигде не было видно. Пустовала платформа. И вот, увидев эту пустоту, только сейчас я начал переживать: а вдруг на меня посмотрят, как на идиота, и скажут, что сейчас перерыв и никаких поездов не ходит? А тем более нет и не предвидится поездов, имеющих собственное название, похожее на выдумку шизофреника – «Поезд Несчастий», да ещё с нелепым номером 06061990. Но в кассе, к моему удивлению, когда я назвал номер поезда, кассирша спросила меня:

– До какой станции? – Её голос показался мне до противного гнусавым и нетерпеливым, таким, как у человека привыкшего каждый день общаться только с непроходимыми дебилами.

А я и вправду растерялся. До какой станции брать билет-то? Ведь наставник так и не сказал, как она называется. И тут, уже начиная гореть от непроизвольного стыда, мне в голову шурупом, откуда-то изнутри, извне моей памяти, вкрутилось искомое название моей конечной-начальной станции. Я ответил:

– Прошедшее Лето!

Застрекотал кассовый аппарат и снова прозвучал гнусавый голос:

– Двести пятьдесят рублей.

Я заплатил, получил, на вид, нечем не отличающийся от обычных билет на проезд и стал ждать. Ждать пришлось недолго. Через минуту вдалеке прозвучал протяжный гудок электровоза и из-за поворота показался мой поезд. Поезд как поезд, только, мелькая мимо меня, его вагоны показались мне какими-то уж очень старыми. Такие уже и не встретишь. Внутри них стояли деревянные сиденья и форточки на окнах мог открыть разве только чемпионы по силовому троеборью.

Поезд остановился, с характерным пшиком и лязгающим стуком разошлись двери и передо мной открылся заплёванный тамбур, выдохнувший на меня вонючий, спёртый воздух. Сердце подпрыгнуло к горлу, мне стало страшно, я никак не мог решиться зайти внутрь. В животе противно заныло. Словно почувствовав мои сомнения, поезд немного дёрнулся и зашипел. Меня с испугу и бросило вперёд. Стоило мне оказаться в поезде и двери захлопнулись, поезд тронулся с места, поехал.

У меня всё ещё дрожали руки, когда я сдвинул одну половину двери, ведущей в вагон, в сторону. В вагоне ехало человек десять (ну хоть здесь есть народ), свободных мест оставалась уйма, но я выбрал место с правой стороны, через проход от которого сидела компания юношей панков. Давно я не видел настоящих панков. Последний раз я удостоился лицезреть такого настоящего антисоциального бунтаря году этак в 2001 – панк с причёской в виде торчащих из бугристого черепа огромных игл, сплетённых из волос дикого красно-жёлтого цвета, в джинсовой рваной куртке испещренной самопальными надписями названий его групп кумиров и леопардовых джинсах. И уже тогда он был реликтом, осколком когда-то могучего движения сопротивления государству паразитов, расплодившихся на теле трудового социалистического общества.

Сейчас видеть целую компанию его братьев не просто не типично, а скорее удивительно. Я присмотрелся к ним внимательнее. От того давнишнего игольчатого ёжика-панка они отличались довольно сильно, прежде всего своей серостью, стёртостью. Не было у них безумных ирокезов и весёлых надписей на штанах и куртках – «хой» и тому подобных. Мне на ум пришло определение, по-моему, довольно точно их описывающее – военные панки или панки военного времени социальных катастроф. Молоденькие, все не старше двадцати трёх лет. Сидели они довольно тихо, не балагурили, а смуро переговаривались. На коленях у каждого военного панка лежали пачки виниловых пластинок.

Заставило меня с ними вступит в разговор чувство духовной общности, замком соединившее, как вагоны товарного поезда на сцепке, меня и их. Облегчило мне сделать первый шаг то чувство лихорадочного возбуждения, в которое я окунулся прошлой ночью. Встав с места, подошёл к ним и сказал:

– Привет, ребят!

Они повернулись ко мне и двое из четверых ответили мне:

– Здрасьте.

В их глазах читалось недружелюбное – "И чего это тебе дядя надо?".

– Смотрю, у вас пластинки. Сейчас такие не найдёшь. У меня в детстве таких много было, а сейчас ни одной не осталось. Можно? – я присел с краю, рядом с одним из панков, худым парнем с лошадиным лицом, и протянул руку. – Ого! Гражданская оборона. – С белоснежной обложки на меня через чёрные круглые очки смотрел лидер группы, её создатель, творец и поэт Егор Летов. Одна сторона его головы была обрита, на второй половине росли по-женски длинные волосы цвета мышиной шерсти. Егор томился за колючей проволокой, и я сразу вспомнил слова его песни – "Я всегда буду против!".