Сергей Гришко - Дни страха, или Пир горой

Убийства приносят рост и прибавляют веса, ярость зажигает кровь. Когда-нибудь все обязательно вспыхнет, или в ком-то особенном, или где-то рядом. Малая искра в скрежете зубовном, просто наизнанку вывернет весь мир. Взрыв, вспышка, может просто яркий слепящий свет, что плавит восковые веки и ожогами уродует бледную кожу.

Впервые ты видишь врага, странное уродливое существо готовое на все, как и ты. Гортанный рык, напряжение мышц, убийство приобретает иную цель, это новая ступень в развитии. Разорвать врагу глотку, выпустить наружу его требуху, пьянея от выпитой крови, видеть угасающую ярость и бессилье, зачатки страха перед тем, что будет после. Сейчас вкус победы особенно сладок, а её горечь затеряна в веках.

Наступает тьма, которая ближе, понятней, родней. Отказаться от видимого, усомниться в присутствии неба и звёзд, этот свет нового дня обжигает и уродует, он одушевляет наши корявые тени, которые преследуют нас, оставляя кровавые следы. Свет проникает в темное нутро, плодит вопросы и сомненья. Философствует время, иначе течет, от пролитого света меняет смыслы. Секрет бессмертия скрыт в темноте, а на свету любая тайна, тщета и прах.

Юные боги от рождения падкие на каннибализм и убийство, это титаны, поедающие гигантов, их невинные, кровавые забавы еще пусты и сути лишены. Тьма придает им величие, загадку, размер, а при свете юные боги безрассудны, жестоки, страшны.

Обречённые бьются до победы, и осталась их горсть пепла. Покинувшие поле боя обречены навсегда. Страх перед светом, вид чернеющей крови отвратен, им в темноте убийство легче совершить. Свет, от которого дрожат руки, и хочется раствориться в собственной тени. Выход в иное, пятиться в бездну, они стали, трусами пасуя перед неведомым света лучом. Глубокое логово из черноты чернил и могильной сырости, в нем дом обрели безымянные боги.

Обречен быть безумцем бесстрашным, залитым кровью врага, восторгаться и жить в этой битве юных богов. Мир пропитан до исподнего горячею кровью, ярость и жажда убийств, это жизнь от сих и до сих. Нас становилось меньше, но мы вырастали в большее, и темнота с тяжёлым дыханием отступала, в ней прятались те, чьи раны страшны и заполнены ядом. Проливаемая кровь залила мир до горизонта, и мы жили войной, не слыша предчувствий, близкий враг, простое бытие.

Тьма моя колыбель, тьма моя уютная утроба, тьма дала бессмертие, силу, свирепость хищника, она в каждом кто есть, был и будет. Мы сражаемся во тьме, с тьмой себе подобных орошаем мрак горячею кровью, заполняем пустоты требухой и трупным ядом, не щадим никого и прежде себя. Мы подлинные юные боги, бесстрашные и бессмертные. Славим себя, славим только себя! Вспыхнуло небо, запылала звезда, и пришел огонь пожирающий тьму, достойная награда в виде пепла.

Выжившие исполины, подобные мне, чьих имён, как и своего, я не знал, исчезали в этом голоде великих перемен. Алая звезда пылала, она была предвестником новой эры, знаком нашей скорой погибели. Кто мог, бежал, скуля, трусливо во тьму, чтоб там скрыть остатки древней магии и уродство ожогов. Именно там они вкусившие сполна силы огня и света, войдут в родство с существами остывшей крови, и заключат презренный союз, они станут пожирателями тлена.

3

ВОЛШЕБНИК.

Глаза слепые, налитые кровью, вылазящие из орбит, чувствую яд в крови. Доза громадна, вошла глубоко, уже ожила, словно новое сердце. Пульсация, переходящая в озноб и испарину, сиплое дыхание. Отравлена каждая клетка, после занемог душой. Глаза пусты, слепы от крови, что-то ищут в лихорадке. Мысли, разорванные в клочья, отзвуки эха и где-то пылает новая звезда, рождающая огонь и свет. Я боюсь, я полон липких страхов, еще предчувствия свежи, как рваные раны, дымящиеся ожоги.

Остался живым. Уцелел, сохранился частично. Теперь предстояло принять новые условия жизни. Огонь поглотил старый мир, превратив его в пепел, и пустота наполнилась светом. Вакуум, неисчислимое пространство без меры рассеченное пронзающими иглами лучей и вспышек. Местами страшный жар, обжигающий лютым холодом, на ощупь живое, но оку не доступно. Одушевленность медлительна в громаде расстояний и время, его робость, словно боится нас слепых, тычущихся во все стороны. Безродных, безымянных, пустых.

Один в океане бездушия, с набором откровений и верных амулетов, чередуя боль с криком, долго, долго в бесконечность и до хрипа. Память пуста, но есть время. Изучить слепоту, познать сей недуг. Раскрыть глаза, сбросить кровавую пелену. Увидеть животное, собственноручно натравленное на зверя иного, узнать его вкус, запах. Убиваешь и это ты, ненавидишь и снова ты. Слепой раб жестокости, сеятель смерти и вот наступает время, когда берега видны.