Соня Фрейм - Последняя башня

– Извини, дружок… Я не знаю, откуда это взялось. Правда. Но мне жаль. Мне твой отец звонил. Я сказал ему, что ты пропала тогда в клубе, а наркотики, скорее всего, та компания у бара подкинула!

Как же он врал… А главное, черта с два теперь это докажешь. Наконец она улучила момент, чтобы врезать ему по лицу. Это было равносильно тому, как если бы канарейка попыталась вмазать слону. Он стерпел, понимая, что заслужил, хотя так и непонятно было, чего он добивался своим появлением и тухлыми извинениями.

– Из-за тебя я должна торчать на соцработах вместе с кончеными отморозками. Ты украл у меня шесть месяцев жизни! Пошел вон, если не способен признать вину!

Он отступил в сторону с приклеенной ухмылкой.

– Я же сказал, мне жаль…

– Трус и наркоман! – крикнула она, даже не оборачиваясь.

– Да? Ну тогда тебе с нижними – самое место! Ты так хотела им помочь, вот и вкалывай с ними на помойке! Авось переоценишь свои блаженные взгляды! Дура!

Это задело не на шутку, но общаться с ним больше не имело смысла. В одном он был прав: Верука, оказывается, понятия не имела, что происходит на Вавилоне ниже тридцатого уровня.

Лаки брел по туннелю уровня, на котором обитал, когда не мотал очередной срок. Ржавый свет ламп тускло мигал, периодически пропадая полностью. В короткие секунды затмения казалось, что звуки становятся отчетливее, чем прежде. Потоки воды по ветвистым трубам за металлической обшивкой стен. Искрящиеся над головой провода. Собственные шаги, оставляющие продолжительное эхо. Это был его мир. Лаки любил темноту, потому что в ней можно было скрыться, а любой картинке предпочитал звук. Он видел окружающий мир ушами, как бы абсурдно это ни звучало. Отголоски всего вокруг несли информацию, нашептывая, что происходит не только перед ним, но и там, куда глазами не проникнешь. В общем, прозвище Крыса Лаки полностью оправдывал, обладая плохим зрением, острым слухом и хорошими инстинктами.

И звуки вокруг сейчас говорили, что потолок прогнил. Тяжелое поскрипывание обшивки над головой обещало, что однажды этот туннель рухнет, и, скорее всего, кому-то на голову. Похоже, стоит сменить маршрут. Он легко перебирал ногами по замусоренному полу. Лампы выхватывали какие-то отсоединенные телесные протезы, рваные матрасы и ржавую стружку, наслаивающуюся годами.

Это было похоже на дом, из которого он сбежал. То был очень плохой дом. Может, и не дом вовсе.

Челюсти равнодушно мололи жвачку, уже давно потерявшую свой вкус. Мысли хаотично крутились вокруг дурацких исправительных работ, в которые он загремел по дурости людей Пьеро. Он до сих пор жалел, что дал им выбор ползти под шаттлами. Кто же знал, что они двигаются чуть быстрее камней. Это последний раз, когда его пронесло. Если после этих работ сгребут, то уже насовсем.

В изолятор не хотелось. Лаки знал, что там происходит. Мозги промывают как из шланга. Беспорядочно врезались в память и обрывки дня в Центре благ. Нужно было как можно скорее понять, кто есть кто. Бритая наголо Майке выглядела так, будто ее от них вот-вот вырвет. К ней нужно было найти подход в первую очередь. А Карим, Мерт и Пакито уже его. Дебилы, но управляемые, а большего от них и не требуется. Барби с Проповедником – просто обсосы, но и с ними он договорится, если что-то предложит.

Или Верука. Господи, какая наивная прелесть! Искренне пытается убедить себя, что соцработы ей на пользу, хотя у самой глаза на мокром месте из-за того, что проштрафилась. Как она там сказала? «Социальное рас-сло-е-ни-е». Офигеть! Такие хорошие девочки просто созданы для того, чтобы их портить. Во всех смыслах. Лаки хмыкнул себе под нос. А солдатище? Как он вообще к ним угодил? Остальные были какие-то мутные и незапоминающиеся. Но, похоже, в любом случае будет весело. Так, проведя сортировку новых знакомых, Лаки благополучно выкинул их из головы. Он как раз приближался к жилым блокам. Иллюминаторы капсул горели огнями. Кто-то горланил песни, кто-то ругался. Ухали биты какой-то отстойной вечеринки.

Не успел он дойти до своей капсулы, как чья-то татуированная рука проворно втащила его в узкий перешеек меж жилыми блоками. В наколотых на пальцах перстнях почудилось что-то знакомое. В подобных ситуациях тело мгновенно расслаблялось и становилось словно тряпичным. Он максимально снижал сопротивление, пытаясь принять форму той силы, что пыталась его смять. В полумраке включилось ночное видение искусственного глаза, и Лаки уставился на чей-то лысый череп. По щеке человека сползала черная слеза. Пьеро?