Карла Груа - Тайна академика

скорей бессмысленный он для меня!»

Леонид Груа

Написано в 1908 году:

Вторник, 30 июня.

Думать совсем не хотелось. Под стук колес, тоска растекалась по венам, словно дурная кровь. От гнетущей тревоги, на душе становилось все тяжелей и тяжелей. Хотелось закрыть глаза, заснуть и уже не проснуться :

Как там говорится: – Где тонко там и рвется?! Вот и у меня, наступила черная полоса. Я стал много выпивать, сознавая, что остался обездоленным и неустроенным в жизни. Мой дом на Якиманке во время апрельского наводнения, полностью затопило водой, я заболел дифтеритом, и, по словам соседей, со стороны стал выглядеть как заядлый кокаинист.

Слава богу, прогресс не стоит на месте, и вот теперь, когда стало возможным добраться до любого закоулка нашей необъятной родины по железной дороге, больной и несчастный, я принял единственно верное решение и отправился к моей ссыльной тетушке в Канск, чтобы хоть немного отдохнуть и подлечиться.

Это был уже не чугунный колесопровод, а настоящая железная дорога.

После поражения в Крымской войне, царь Александр пересмотрел политику железнодорожного строительства и Высочайшим указом, велел создать первую сеть железных дорог, теперь, всем известную как Транссибирская магистраль.

Ее начали строить в 1891 году, и вот спустя семнадцать лет, я ехал по самой длинной железной дороге в мире, засматриваясь сказочной природой матушки России.

Вот она! Очередная остановка, с веселым названием «Филимоново», – захудалое село Красноярского уезда, расположившееся в одиннадцати верстах от Канска. Важная станция Транссибирской магистрали, соединявшая Красноярск с Канском.

Здесь нашли свое постоянное местожительство пятьдесят пять ссыльных революционеров-социалистов, которые ночью, на стене нашего вагона, мелом, ухитрились написать лозунг :– «Да здравствует демократическая республика!».

Разгадать смысл этих слов, для меня было делом крайне сложным, во всяком случае, до тех пор, пока я на личном опыте не убедился в эффективности и действенности этих непонятных лозунгов, а пока, здесь, в безлюдном и глухом месте, стало по-настоящему жутковато.

Из окна моего вагона я увидел, как над лесом появился огненный шар, яркое сияние которого, озарило всю Северную часть неба. Шар, сопровождаемый ужасным гулом, поднялся над лесом, и я почувствовал, исходящий от него жар. В воздухе запахло электричеством, и объект резко взметнулся в небо, от чего раздался сильный удар, от которого меня отбросило на пол вагона и осыпало осколками разбитого стекла.

Сразу после удара, возник стук, словно с неба начали падать камни, от чего поезд задрожал и накренился. Я обхватил голову руками, опасаясь за свою жизнь. Горячий, обжигающий воздух, словно снаряд, выпущенный из пушки, ворвался в окна вагона, разбивая и сметая все на своем пути. Глазам стало больно от яркого света, и все, что я мог сделать, это прикрыть их ладонями и еще сильнее свернуться калачиком на полу вагона.

След от объекта, был похож на молнию, за которой тут же раздался оглушительный и резкий гром. Это был второй удар. В небо мчались четыре небольших шара, а за ними поднималось второе солнце, которое раскололо небо на две части, прямо над нашими головами, повалив много леса, и спалив вокруг всю тайгу.

Офицер охранки с дефектом речи, ехавший со мной по соседству, в страхе воскликнул перед испуганными пассажирами:

– Господи, да ведь это ж конец света! Я видел железных птиц, я слышал, как они хлопали своими железными крыльями. Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя твое, да придет Царствие Твое…

– Черт! – выругался, поднимаясь с пола и отряхиваясь, старатель золотых приисков из ангарских крестьян. – Впервые вижу, как офицер царской охранки, причитает, словно безумная баба. Возьмите себя в руки, и помогите женщинам с детьми

Позднее в номере журнала «Сибирские огни», я вычитал:

«В этот день можно было читать газеты без малого всю ночь. Не только в северных широтах Западной Сибири и Европы, но и в центральных частях последней и даже в таких южных, как Украина и Крым. Вся северо-западная и северная часть неба была всю ночь охвачена зарей…»

Когда гул поутих, а небо вернулось к своим прежним цветам, но все еще было неестественно ярким, машинист поезда, в стеганом ватнике и шапке ушанке, сошел на безлюдную колею платформы, и тут же, вслед за ним, высыпали взволнованные пассажиры, привлеченные ярким светом и оглушительным грохотом.