Герман Шендеров - Бездна твоих страхов

– Наконец-то, милый. Теперь ты готов.

Я взял ее быстро, резко, как спариваются животные. Ее плоть была жесткой, костлявой и холодной. Неуклюжим ламантином я колыхался у нее между ног, но уже не думал о том, как выгляжу. Здесь я дома. Здесь мое место. Обитатели пещер начали собираться вокруг, и на секунду мое человеческое смущение подняло голову, эрекция спала, спина покрылась холодным потом. Женщина-дикобраз; чешуйчатая безногая тварь; несчастное создание с головой, подвешенной между ног – все они были здесь, рядом, смотрели на мое бесформенное омерзительное тело. Осторожно, с благоговением они по очереди касались меня.

– Не волнуйся. Они всего лишь хотят поприветствовать тебя, – промурлыкала Монт и поцеловала меня. Губы ее были холодными, склизкими, а язык – горячим и длинным, он залез мне в глотку и извивался там, подобно могильному червю. Невпопад подумалось, что таким языком должно быть удобно залезать в кости, чтобы вынимать вкусный костный мозг. Оторвавшись от поцелуя, я заметил, что принятые мной за пирсинг блестяшки оказались шляпками гвоздей, булавок и скобами степплера. Я вытянул палец над ее фальшивым лицом и разрезал пополам кожу, украденную Монт из морга в Хайдхаузене.

– Настоящая ты красивее, – сказал я, разглядывая слегка вытянутую, клыкастую морду с белыми бельмами глаз, и вновь поцеловал девушку. Изо рта у нее восхитительно пахло тухлыми яйцами и сигаретным дымом.

Анна проснулась в ночи от громкого стука в соседней комнате. Вот уже добрые полгода она спала вполглаза, ожидая, что в любой момент Бенджамин начнет ковыряться ключом замке. Хорошо, что она сменила личинку. Полиция знатно посмеялась, когда она сказала, что тот залез в дыру в подвале и пропал – с его-то громадной задницей и брюхом это казалось действительно фантастичным. Спать одной ей не нравилось, но у Франка есть своя семья, так что позволить себе частые ночевки он не мог. Так было и в эту ночь.

Вдруг в дверном проеме появились долговязые тени. Девушка хотела закричать, но что-то тощее и костистое метнулось под кровать. С двух сторон от постели выросли фантасмагорично-длинные руки и прижали ее голову к подушке, заткнув рот. Из тьмы коридора ступил некто. В слабом свете фонаря, проникающем через занавески, она сначала приняла его за Бенджамина, но быстро поняла, что ошиблась. Лоснящаяся, похожая на резину кожа, беспрестанно шевелящийся вытянутый нос, черные, блестящие как маслины глаза отрицали, что это существо – человек. За ним в комнату вошли еще двое. Первый не имел ни губ, ни век, ни носа и единственный носил одежду. Вторая – невероятно тощая и нагая, с круглым раздутым животом, и лицом, напоминающим собачью морду. Из-под кровати на длинной костистой шее выплыла черная голова, с нее клоками слезала кожа, обнажая блестящую плоть.

– Ты так и не приучилась запирать подвал. Знакомься, моя дорогая травоядная, – голосом Бенджамина заговорила тварь в центре. Его руки были сложены на груди, точно он держал что-то очень ценное, – Это наша новая семья.

Одетый рассмеялся гиеньим смехом, голова из-под кровати по-цыплячьи запищала.

– И, как любой глава семьи, я несу некоторую ответственность, в том числе и за тебя, за все те годы унижений и ограничений, лжи и измен, – речь Бенни сбилась на злобное неразборчивое шипение. Беременная упырица погладила его по плечу, словно успокаивая.

– Бенни, – промычала Анна сквозь пальцы, надеясь достучаться хоть до чего-нибудь человеческого в нем. Но в ответ бывший муж лишь покачал головой.

– Теперь меня зовут иначе. – Он захрипел, захлюпал горлом, будто откашлялся. – А тебя ждет иная жизнь. Никакого больше веганства.

Черные руки держали крепко. Анна могла лишь в ужасе наблюдать, как нечто, бывшее когда-то Бенни, подносит к ее губам извивающийся комок тонких червей.

– И никакого «чайлдфри». Бокасс, подержи «роженицу», – злобно бросил Бенджамин, запихивая длинными когтистыми пальцами паразитов ей в глотку. В его черных, мутных глазах разворачивались тела червей, гипнотизируя своими движениями Анну. Она почувствовала, как ночные гости взялись за ее конечности с четырех сторон и с силой потянули. Проваливаясь в великодушную бездну беспамятства, девушка продолжала слышать треск рвущихся суставов и гиеньи смешки упырей.

Дом моего детства почти не изменился. Немного поблек кирпич, пообсыпался кафель с пандуса, но в остальном – ровно такой же, как и раньше. Только вместо бабушки-вахтерши в будке консьержа сидит молодой ЧОПовец и режется в телефон. Тогда, пятнадцать лет назад, чтобы провести Вику мимо бдительной старушки в очках с толстыми линзами, мне пришлось загородить ей обзор, пока девушка прошмыгнула за моей спиной к лифтам.