Кэт Уинтерс - Во власти черных птиц

Однако это было именно так.

Я ехала в поезде по родной стране, и это происходило в год, сотворенный дьяволом.

1918-й.

Сан-Диего, Калифорния. 18 октября 1918 года

Тетя Эва не встретила меня на железнодорожной платформе, когда я приехала, что могло означать одно из трех: она опаздывала, она не получила моей телеграммы или заболела гриппом. Третий вариант приводил меня в тоску и ужас, поэтому я постаралась выбросить его из головы.

Я ссутулилась на жесткой неудобной скамье вокзала Санта-Фе, разглядывая белые гипсовые арки под потолком, подобные лишенным цвета радугам. Надо мной свисали гигантские электрические колеса-лампы. Они были такими тяжелыми, что крепились к аркам огромным количеством железных цепей. Морской бриз наполнял вокзал ароматами соли и рыбы, от которых мой пустой живот начал урчать. После путешествия в более чем тысячу миль у меня болела спина, а мозг отчаянно нуждался во сне. Но мне оставалось только сидеть и ждать.

Плакаты, которыми были увешаны сине-золотые мозаичные стены, сменились со времени моего последнего приезда сюда шесть месяцев назад. Тогда, в апреле, надписи яркого красного, белого и синего цвета провозглашали устрашающие лозунги, призванные сплотить нас в борьбе с немцами:

БЕЙ ГАНСОВ ОБЛИГАЦИЯМИ СВОБОДЫ! [2] Облигации, которые выпускались в США в годы Первой мировой войны.

ДАЙТЕ ЖАРУ! НЕ ЖАЛЕЙТЕ СИЛ!

ТЫ 100 % АМЕРИКАНЕЦ? ДОКАЖИ ЭТО!

НЕ ЧИТАЙ ИСТОРИЮ АМЕРИКИ – ТВОРИ ЕЕ!

Я помню, как тетя Эва ворчала что-то о «сомнительном вкусе», ведя меня мимо плаката с изображением символизирующей Германию гориллы с разинутой пастью, которая сжимала в лапах златовласую полуобнаженную деву. «УНИЧТОЖЬ ЭТОГО БЕЗУМНОГО ЗВЕРЯ! ВСТУПИ В АРМИЮ США!» – было написано на нем.

Не считая одного плаката, призывающего идти во флот, все агитационные лозунги теперь исчезли, сменившись белоснежными листовками, предостерегающими не кашлять, не чихать и не плевать в общественных местах. Со всех сторон меня окружали слова ГРИПП и ЭПИДЕМИЯ, написанные жирными черными буквами, как будто мы могли забыть о том, что живем во время чумы.

Я ждала тетю Эву уже полчаса. Прибыл еще один поезд, полный новобранцев в армию США, которые направлялись на военную базу Кэмп-Кирни на севере Сан-Диего. Офицеры в оливкового цвета кителях и штанах галифе забегали, выкрикивая приказы, и спустя некоторое время промаршировали по вокзалу в сопровождении колонны молчаливых молодых людей, облаченных в лучшие воскресные костюмы и противогриппозные маски. Парни были совсем юными – большинству, наверное, не исполнилось и девятнадцати, поскольку призывной возраст, который раньше составлял двадцать один год, недавно снизили. Некоторые из них заметили меня, и их глаза вспыхнули, несмотря на то что я, обмякнув на скамье в своей уродливой маске, больше всего напоминала мешок картошки.

– Привет, куколка! – окликнул меня коренастый светловолосый юноша.

– Эй, красотка! – проворковал тощий юнец в черных, слишком длинных для его ног штанах. – Как насчет поцелуя для солдата?

Некоторые молодые люди засвистели, и офицерам пришлось окрикнуть их, напомнив, что они уважаемые солдаты армии США.

Внимание мальчишек мне ничуть не польстило. В равной степени я не почувствовала себя задетой. Скорее они напомнили мне, как выглядел Стивен в последний раз, когда я его видела, – в его карих глазах странным образом светились одновременно отвага и страх.

Глядя в окно, я смотрела, как парней ведут к веренице зеленых военных грузовиков, с включенными двигателями ожидавших на дороге. Призывники взбирались под плотный брезент с точностью пуль, заряжаемых в магазин пистолета. Грузовикам предстояло доставить их в тренировочный лагерь, вне всякого сомнения переполненный лихорадящими жертвами гриппа. Парнишки, которые не заболеют, научатся убивать других молодых парней, которые, вероятно, в этот самый момент прибывали на немецкий вокзал в своей лучшей воскресной одежде.

«Перестань так думать, – одернула я себя. – За это они забрали папу. Ты не можешь позволить себе думать, как он».

Я поджала ноги и прислонилась головой к черному маминому саквояжу. Вокзал вокруг меня опустел и погрузился в тишину, прерываемую только воем сирен карет скорой помощи, проезжающих по городским улицам.

Я задремала.

Погрузилась в смутный сон о папе, который готовил суп с ароматом, царящим на консервных заводах Сан-Диего. И вдруг услышала голос тети Эвы, окликнувшей меня по имени. Открыв глаза, я увидела, что ко мне идет невысокий моложавый мужчина в серой рабочей одежде, ступая по кафельному полу испачканными в мазут ботинками. Никакой тети Эвы. Должно быть, ее голос мне приснился.