Говард Лавкрафт - Черная гончая смерти (и еще 12 жутких рассказов)

– Ага, – ухмыльнулся Топ. – Я врезал ему по башке стальным прутом, который выломал из оконной решетки. А потом забрал пистолет Джо и эти браслеты, подумал, вдруг пригодятся.

– Что ж, – сказал я, – если ты пристрелишь меня, пока я в этих наручниках, то будешь навеки проклят! Разве ты не знаешь, что если убьешь белого человека с крестом, то его призрак будет преследовать тебя до самого смертного часа?

Он опустил револьвер, но продолжал ухмыляться.

– Ты это о чем? Я ведь проверил, ты не носишь креста.

– Это так. Но я знал Джо. Однажды он показывал мне эти наручники, там, на внутренней стороне, нацарапан крест. А теперь давай, стреляй. Мой призрак будет мучить тебя до самой смерти, а потом не даст покоя и в аду.

– Врешь! – прорычал он, угрожающе поднимая револьвер.

– Узнай сам, – спокойно сказал я. – Надеюсь, ты выспался в тюрьме? Потому что я позабочусь о том, чтобы ты не сомкнул глаз до могилы. Каждую ночь ты будешь видеть мое призрачное лицо, слышать мои стоны в завывании ветра. Когда ты окажешься в темноте, сразу почувствуешь мои ледяные пальцы на своем горле.

– Замолчи! – взревел он, размахивая пистолетами.

– Заткни мне рот, если посмеешь! – я попытался сесть, а затем упал, ругаясь. – Черт побери, у меня нога сломана!

Эбеновая кожа Топа пошла бледными пятнами, но в его глазах вспыхнула решимость. Он оскалил блестящие зубы в звериной усмешке и положил оба пистолета на землю, подальше от меня. Затем встал, выудил ключ из кармана бриджей и склонился надо мной. Он считал, что раз я безоружен, да еще и со сломанной ногой, то я совершенно беспомощен. Но, как только он повернул ключ и сорвал железные браслеты, мои руки метнулись, словно две змеи, и яростно вцепились в его горло. Брэкстон понял, что я был калекой не больше, чем он и превратился в свирепый ураган. Мы катались по сосновым иголкам, рыча от ярости, как два диких зверя.

Если бы я писал элегантный роман, то должен был бы рассказать, что одолел Топа, благодаря высокому интеллекту, боксерским навыкам, а может быть, научным знаниям, которые превозмогли его грубую силу. Но в этой хронике я должен придерживаться фактов. Без грязных приемов, которыми я овладел в пьяных драках, и без доли удачи я бы не смог противостоять тигриной жестокости и сокрушительной силе Топа Бракстона. Мы бились грудь в грудь, как гориллы, мускул против мускула, кулак против кулака. Я бил его коленом в пах, рвал зубами жилы, он сжимал меня, будто в тисках, желая раздробить ребра. Мы оба забыли о пистолетах на земле, хотя перекатывались через них не менее дюжины раз. Каждый из нас осознавал только одно желание: убить голыми руками. Раздирать, рвать, терзать и топтать, пока соперник не превратится в гору окровавленной плоти и расколотых костей.

Не знаю, как долго мы боролись. Его пальцы были похожи на железные когти, которые разрывали плоть. Моя голова плыла от ударов о твердую землю, и по боли в боку я понял, что, по крайней мере, одно ребро было сломано. Но я терпел боль и продолжал наносить удары. Факел был сбит и отброшен в сторону, он прерывисто тлел, освещая поле битвы зловещим светом. В этой багровой дымке я разглядел его кулак, огромный, будто кузнечный молот, занесенный для последнего удара. Освободившись от его хватки, я со всей силы ударил его в грудь, напротив сердца. Раздался хруст костей и громкий стон, на губах Топа выступила кровавая пена. Я почувствовал, как массивное тело обмякло, и он завалился вбок. Я навалился на противника, вновь сжимая его горло. Ногти Брэкстона царапали мои запястья все слабее и слабее. И я задушил его, без хитрых уловок или приемов джиу-джитсу, просто давил со всей силы, пока толстая шея не сломалась, как гнилая ветка. В яростном угаре, я не заметил момента, когда он умер, и продолжал сжимать пальцы еще минут десять, прежде чем понял, что Топ Брэкстон мертв.

Мне хотелось упасть на спину, закрыть глаза и пролежать без движения хотя бы до утра. Но у меня осталось еще одно неоконченное дело. Я нашел револьверы, проверил, что оба заряжены, и побрел через сосны в том направлении, где стояла хижина Ричарда Брэнта. Убийца не стал тащить меня далеко, в дремучий лес, к тому же он и сам хотел вернуться к хижине, чтобы полюбоваться кровавой расправой. Поэтому уже через пять минут я вышел на тропу, и снова увидел свет хижины, мерцающий сквозь сосны.

Брэкстон не солгал об устройстве бомбы. По крайней мере, беззвучный взрыв не разрушил хижину, она стояла на том же месте. Свет, как и прежде, лился из окон, закрытых ставнями, а изнутри доносился пронзительный издевательский смех, от которого по спине пополз холодок. Это был смех Адама Грима, который я слышал прежде, у затененной тропы.