Говард Лавкрафт - Черная гончая смерти (и еще 12 жутких рассказов)

Все оглянулись на Фэмингса. Он подался вперед, стиснув подлокотники кресла. Побледневшее лицо исказила гримаса ярости, а тонкая струйка крови стекала по подбородку – Фэмингс сильно прикусил губу, чтобы сдержать крик.

– Вы так и будете пялиться на меня, как стадо баранов? – раздраженно зарычал он.

Никто не ответил, но удивление в глазах многих сменилось испугом.

– Ладно, – скрипнул зубами Фэмингс. – Думаю, мне лучше рассказать вам все, пусть даже вы сочтете меня сумасшедшим. Но мне плевать! Я просто хочу выбросить это из головы, а потому расскажу. Но клянусь, что пристрелю всякого, кто рискнет меня перебить!

Его лицо блестело в лунном свете от внезапно проступившего пота.

– Ладно. Вы знаете, что я человек простой и выдумывать не умею. Все эти россказни у костра, охотничьи, рыбацкие или армейские байки – не для меня. Но есть одна фантазия, которая не дает мне покоя с юных лет. Сон, – он съежился в кресле, – хотя точнее будет назвать его кошмаром. Не могу вспомнить, в каком возрасте мне впервые приснилась эта жуть, но, кажется, я просыпаюсь с ужасными криками сколько себя помню…

Фэмингс помолчал, оживляя в памяти ужасную картину.

– Во сне я вижу такие же холмы, заросшие луговой травой. Но там, во сне, я совершенно точно не в английском поместье, как сейчас, а в экваториальной Африке. Там есть маленькое бунгало, в котором я живу. Со мной живет слуга – старый индус, морщинистый, как сушеный инжир. Я не знаю, за каким чертом мы забрались в эту дикую глушь, но во сне меня не покидает ощущение, что я скрываюсь от правосудия. Знаете, – он ватер лоб тыльной стороной ладони, – тот человек в моем сне – это не совсем я, но при этом я четко осознаю, что это я. Черт! Не знаю, как объяснить, да это, наверное, и не требуется. Сон есть сон.

Итак, в этом сне мы со слугой живем в крошечном бунгало на холме. Вокруг, покуда хватает глаз, такие же холмы, заросшие травой. Где-то она по пояс, где-то чуть закрывает голенища сапог. Пустынная местность, кричи – не кричи, никто не придет на помощь. Нет лучше убежища, когда желаешь спрятаться от людей с веревкой, желающих вздернуть тебя за какое-то позабытое преступление…

Сон всегда начинается одинаково. Я поднимаюсь на холм, к своему бунгало, по узкой извилистой тропинке. Эта тропинка не вытоптана подошвами сапог и не выкошена косой, она возникла как бы сама собой, когда по траве тащили что-то тяжелое, а может, катили полную бочку или большой каменный шар. Но все это я замечаю краем глаза, сознание же мое возмущено и думает совершенно о другом. У меня сломалось ружье. Беда! В этой глуши без ружья нельзя, теперь мне придется отказаться от охоты и если придут люди с веревкой, отстреливаться нечем. Видите ли, господа, я действительно об этом думаю, действительно ощущаю раздражение и смутную тревогу. Почему-то в тот момент я осознаю, что люди, желающие мне смерти – это еще не самое страшное. Я ускоряю шаг, желая поскорее оказаться под защитой стен бунгало, довольно крепких и надежных. Зову слугу, но старый индус не откликается. Зову снова – молчание. Подхожу к распахнутой настежь двери бунгало и осторожно заглядываю в комнату.

Там полный разгром. Стулья разбиты в щепки, стол перевернут, а охотничьи трофеи сброшены со стен и валяются в беспорядке. Слуги нигде нет, только его кинжал торчит из земляного пола. А рядом еще несколько следов, оставленных острым лезвием, как будто индус в негодовании набросился на землю и наносил беспорядочные удары, желая ранить ее. Неужели мой слуга сошел с ума и сбежал?

Во сне я сажусь на уцелевший стул и начинаю размышлять. Ах, господа, мне в голову каждую ночь приходят одни и те же мысли. Сначала про нападение бандитов. Но я тут же отметаю ее, поскольку здешние разбойники непременно забрали бы мои припасы, патроны, небольшой запас золота. Но все на месте. Кроме того, негодяи подожгли бы бунгало, для них это – особое развлечение, а дом уцелел. Выходит, это не бандиты.

Тогда дикий зверь. Лев? Нет, тогда здесь осталась бы лужа крови и следы когтистых лап.

Следы…

Я внезапно вспоминая странную тропинку, по которой поднимался к вершине холма. Волосы шевелятся на моей голове, а незримые ледяные пальцы сжимают мое горло. Я понимаю, чей это был след. Гигантская змея заползла сюда, разнесла бунгало и забрала моего слугу. Он не сошел с ума, наоборот, действовал здраво и логично: индус втыкал свой кинжал в землю, чтобы змея не утащила в свое логово.

Сломанное ружье трясется у меня в руке, когда я понимаю, что у меня нет оружия, способного уничтожить или хотя бы отпугнуть огромное чудовище. Я в панике бросаюсь к двери и выбегаю на холм, чтобы успеть добежать до реки и переплыть на противоположный берег. Возможно, туда змея за мной не последует. Но в этот момент солнце скатывается за холмы и резко, как театральный занавес, опускаются африканские сумерки. А по высокой траве, изгибаясь и подрагивая, катится волна. Но ветра нет, ни единого дуновения. И я понимаю, что приближается ко мне в этой чертовой траве. И цепенею от ужаса. Боже мой!