Дмитрий Ахметшин - Ева и головы

Принесли лежачих – троих человек, у двух из которых были переломы и проблемы с суставами. Третьего Эдгар выделил сразу – он был необычен с самого начала и до конца. Принесла его жена, перекинув через плечо, будто мешок с картошкой, и люди шарахались в стороны, как нашкодившие коты. Кто-то из тех, у кого выпивка плескалась уже на уровне горла, и оттого особенно храбрых, бросился помогать, но в ход пошли огромные, как оглобли, локти женщины. Ступени телеги заскрипели под тяжестью (хотя, принимая на себя костоправа, эти же ступени не смели даже ойкнуть). И мужчина, щуплый, костлявый, с неаккуратными усами над тонкой верхней губой и белыми руками в красноватых пятнах, как куль с землёй повалился на один из Эдгаровых сундуков, предназначенных для тяжёлых больных. Он был в сознании. Его глаза переходили от одного лица к другому. Но по дёргающимся векам, по бледной коже было заметно как сильно он ослаб и какую боль испытывал, когда жена транспортировала его к цирюльнику.

– Что случилось? – спросил Эдгар. Робость делала его голос хлюпающим, как подтаявший снег. Размерами женщина сравнялась с великаном, и, заворачивая в себя плечи, Эдгар был вынужден смотреть на неё снизу вверх. Ева догадывалась, как он себя чувствует – как горбатый карлик рядом с обычным человеком.

Голову женщины венчала корона тёмных кудрявых волос, лицо чем-то напоминало морду кролика, однако при взгляде на смуглую, загорелую шею вспоминались лошади. Такова была она вся – будто собранная из частей тел разных животных, и только спохватившись в последний момент, создатель озаботился о соответствии человеческим формам. Точно кадавр, что крутился в голове Эдгара глухими ночами и не давал ему покоя.

Пальцы костоправа бегали по животу больного, а потом женщина и все кто в этот момент находились рядом вздрогнули от треска ткани. Эдгар предпочитал не церемониться с одеждой – всегда легче её разорвать, чем беспокоить больного. Пуговицы, так и вовсе выводили его из себя. В старой повозке – помнила Ева – всегда можно было отыскать пару-тройку пуговиц, что оставались от пациентов. В новой таких будет больше. Было ясно, что источник слабости здесь, вот же он, давит изнутри на чахлую, белую кожу.

– Сначала просто боли в животе. А теперь… теперь вот это, – несмотря на суровый облик, было видно как женщина напугана. Голос у неё оказался грубый, под стать внешности.

– Живот твёрдый. Это какая-то опухоль. Я никогда с такими не сталкивался, – лоб Эдгара пошёл складками, так, как всплывают в отравленном водоёме кверху брюхом рыбины. – Чем он занимается?

– У нас собственная маленькая кожевная мастерская, и работает мой муж как вол. Посмотрите, какие у него руки! Я частенько ему помогаю.

Эдгар качнул головой.

– Ему нужно исповедаться, – с сомнением сказал он.

Женщина икнула и, зажав рот лапищей, которая вполне могла принадлежать медведю, прошептала:

– Что, никакой надежды нет?

– Не знаю. Я езжу по свету, сколько себя помню, сударыня. Я видел множество ужасных и замечательных вещей, но есть великое, бесконечное количество вещей о которых я ничего не знаю. Ясно как день, если так будет продолжаться дальше, будет только смерть.

– Что это такое?

Ева была тут как тут. Эдгар покосился с некоторым подозрением – будто бы выскочила из его собственного кармана. Она как будто с трудом удерживалась от того, чтобы не потрогать опухоль.

Женщина придвинулась ближе, словно хотела отправить мужа в плаванье по своей бездонной тени.

– Это ваша дочь?

– Выпавший из гнезда птенец, – буркнул Эдгар. – Послушайте, я не знаю этой болезни. Не знаю, какие травы могут оказывать на неё воздействие, и если я буду почивать его травами, пробуя один отвар за другим, скорее всего, ничего не поможет. Тем более что тут имеет место быть внутренняя непроходимость пищи.

Собранной в щепоть рукой Эдгар надавил на живот бедняги, и тот вскрикнул, пустив на подбородок слюну.

Эдгар глубоко вдохнул.

– Я могу попробовать сделать надрез в его животе, чтобы взглянуть на нутро, а потом решить, что делать дальше. Но надрез необходим.

– Тогда делайте, – сказала женщина; округлый её подбородок от волнения приобрёл резкие очертания, почти повторяющие формы местной архитектуры.

Позвали молодого священника, – того самого, к которому первоначально обратился Эдгар и который отправил его самостоятельно искать по городку больных. На лице его лежала печать великой ответственности и благородной миссии.