Дмитрий Ахметшин - Ева и головы

– Рабо… – проскрипел внезапно Эдгар. Сделал вторую попытку, которая завершилась более удачно: – рабо…тать на зажиточных – дурная примета. Чуешь, какой она источает запах?

Ева ничего не чувствовала, но на всякий случай кивнула. Только после этого Эдгар продолжил:

– Они могут отплатить целой грудой медяков, а могут вздёрнуть тебя у ворот. В любом случае, ты уже не будешь плыть, как лист по течению. Ты станешь зависеть от мальчишек, которые будут тыкать в тебя палкой. Как тебе такое понравится?

Девочка пожала плечами и, допустив на минуту, что к Эдгару вернулся обычный для него набор чувств, опустилась на скамейку.

– Не люблю мальчишек.

– Теперь поздно прятаться. Мы теперь как мышки в клетке.

– Почему все богатые живут в таких огромных домах? – спросила девочка немного погодя. – Мы ютились в нашем домике впятером, а у них здесь можно совершать путешествия из одной части дома в другую на телеге! Может, все богатые любят путешествовать, но не любят дождь и не любят выходить из дома?

Дверь приоткрылась, к ногам гостей вывалилась сначала длинная тень, похожая на огромную змею, а потом появился господин Валдо. Игра света и тени, что испокон веку велась в этих залах, превратила его в глубокого старика, словно надеясь, что мужчина тоже скоро присоединится к молчаливому бдению теней. Он поманил их внутрь. Эдгару пришлось завернуть в себя плечи, чтобы протиснуться через дверь, а их недавний провожатый отступил к одной из стен, жеманно придерживая себя за локти, как будто опасаясь, что сейчас развалится.

Первым делом Ева огляделась в поисках важного старика в короне, окружённого слугами и бойцовскими петухами, но в зале кроме них не было больше никого. Это была длинная и узкая комната с просторным камином, в котором, как глаза полчищ кошек во тьме, светились угли. Слегка успокоившись (никому не придётся демонстрировать хорошие манеры, о существовании которых Ева, разве что, наслышана), девочка тут же вытянула ладошки, чтобы ощутить этого трескучего красного кота, и двинулась вперёд. Взгляд скользнул по деревянной мебели, на мгновение прилёг на подушках, набитых пухом. Замер возле гобеленов на стенах, таких старых, что в их ворсе, кажется, можно заблудиться, как в дремучем лесу. Всё, на чём останавливался взгляд, рассказывало истории о лучших временах, от которых сейчас осталась разве что пыль. Хотя девочке достаточно было настоящего, живого камина, чтобы почувствовать себя в земном раю.

– Это мой господин, – сказал человек, и девочка, глядя на камин и продолжая двигаться, врезалась в ногу застывшего Эдгара. – Барон фон Кониг.

Вместо того, чтобы ответить, Эдгар прежде всего икнул, вызвав на себя быстро тяжелеющий взгляд господина Валдо.

– Что здесь творится? – послышался деревянный голос Эдгара. – Какой-то ритуал?

Рука его поднялась, чтобы осенить крёстным знамением – сначала себя, потом Валдо, который, поморщившись, неохотно перекрестился следом, и, наконец, принялась бесконтрольно крестить всё вокруг, так, будто зала на глазах Эдгара быстро заполнялась бесами.

– Никакого ритуала, – сдержанно ответил провожатый. – Он перед тобой целиком. Точнее, всё, что от него осталось.

Сначала Ева заметила только вазу с печеньем на столе, и рядом ещё одну – с орехами. Высокие спинки стульев свет из камина превращал в руки, тянущиеся за яствами. Внизу валялись обглоданные дочиста кости – кажется, на время пиршества сюда запускали собак. Ева бы не отказалась побыть собакой у богатеев. Только, чур, какой-нибудь чистокровной, чтобы брали с собой охотиться на кроликов и фазанов, чтобы быстро бегать и уметь дышать, вываливая язык.

По другую сторону стола, словно одинокая сосна посреди луга, высился стул, отличающийся от соседей немалым ростом, узким сиденьем с подлокотниками и даже подставкой для ног. «Стул для детей», – подумала Ева, попутно жалея, что у неё никогда не было такого стула. Хотя, в хибарке её родителей такой предмет мебели был бы сочтен лишним: появись он вдруг, скажем, от какого проезжего маленького лорда, который задумал бы подарить его понравившейся девочке, отец тут же пустил бы его на дрова.

Но не это главное. А то, что на детском стульчике, в облаке пышной седой шевелюры, которая, как будто бы, сама являлась источником рассеянного света в зале, восседала голова. Ева, осознав, наконец, всё неправдоподобие открывшейся ей картины, хотела вскрикнуть, как любая порядочная девчонка, но язык провалился в глотку.