Дмитрий Ахметшин - Ева и головы

А в этот же день, на собрании по случаю большого гостя в особняке у управителя, барон обвинил нашу Елену в колдовстве, а когда ему пытались возразить, сказал, что добудет доказательства. Он с двумя стражами вошёл к ней в дом и вышел, спустя минуты, держа в руках чумной оберег. «Вот оно! Вот оно!» – кричал этот ублюдок… уж простите мне мой язык, но здесь, в чужом краю, посреди пустынной дороги, я могу называть вещи своими именами. Господь свидетель. Так вот, после он приказал завалить двери, забрал у управителя факел и поджёг дом.

– Что такое чумной оберег? – спросила Ева.

Мужчина тряхнул головой и отогнал в который раз от своей шеи лошадиную морду.

– Бедняжка страшно боялась лихорадки. Родители умерли у неё на руках, сама она не заболела только чудом. Болезнь делает из людей изгоев, ближайшие соседи каждодневно грозились поджечь её дом. Когда Елена, тогда будучи ещё подростком, свежим, как оленёнок, выходила на улицу, гуляющих детей загоняли домой. Прошло время, прежде чем мы приняли её в свои сердца обратно, но она нас, похоже, в своё так и не приняла…

Он помолчал, пиная валявшийся на дороге каштан и сердито смотря себе под ноги. Ева решилась напомнить:

– Оберег…

– Да, да. Ничего более, кроме как веточка масличного дерева, к которой привязаны вороньи перья. Одна из тех вещей, что зародились в человеческом разуме ещё до того, как туда проник свет Господень. Не думаю, что эта штука действительно помогала от лихорадки, хотя аромат масличного дерева повышает стойкость человека ко множеству болезней. Так или иначе, но барон с лёгкой душой назвал её ведьмой. Красота – она как бельмо на глазу. Видите ли, некоторые склонны считать, что даже Христос с его пророками были уродливы и убоги. Истории, подобные моей, есть в каждом посёлке, находящемся под крылом барона. Не знаю, что теперь случилось с бароном, но я скажу вам – лучше бы он оставался там, где находится сейчас, подольше. У каждого человека есть маленькая тайна, подобная той, что была у Елены, а барон славится умением выводить такие тайны на чистую воду.

Паломник не спросил, зачем странным попутчикам понадобилось знать о бароне. Когда Ева и Эдгар остановились на ночлег, он просто, не оглядываясь и опустив голову, проследовал дальше. Посчитал их за дорожных призраков, которые, поднимая с земли облака пыли, пробуждали у тебя в голове таким же образом воспоминания.

– Ну и делов ты натворил, барон, – сказала Ева, откинув крышку сундука.

Вытаскивать голову она не стала – мало ли кто увидит? – вместо этого запалила лампу и поставила рядом, чтобы видеть белое, будто выбитое из камня, лицо. Ева долго рассматривала голову, размышляя, какое выражение было у барона на лице, когда он увидел красивую, свежую («как оленёнок» – так, кажется, говорил их недавний собеседник) Елену и посчитал её созданием дьявола. Должно быть, крайняя брезгливость. Такие мысли настроили девочку на решительный лад.

– Но ничего. Я хорошенько отхлестаю тебя по щекам перед тем, как Эдгар решит наконец приделать тебе какое-нибудь тело. – Еве показалось, что в очертаниях лица барона что-то изменилось. Неслышный крик его как будто стал более выразительным.

– Никакие оправдания не принимаются, – вымолвила она и захлопнула крышку, оставив его светлость на сегодня пребывать в абсолютной темноте.

Девочка не сомневалась, что плоская голова Эдгара сумела зачать и выносить простую мысль – там, где он лечит людей, лучше не заглядывать в чужие животы, даже если снова будет возможность поглядеть на торчащую из живота руку. Лучше не делать ничего такого, в чём могли бы заподозрить именно их, и навести на след невзрачной чёрной повозки красных братьев. Путники стали осторожнее. По-прежнему путешествовали узкими заброшенными тропами, но теперь подолгу разглядывали, прячась в каком-нибудь укромном месте или забираясь на холм, деревню. Считали дома, наблюдали за бегающими ребятишками, а потом пытались жестами объясниться с пасущим поблизости овец пастухом или хмурым фермером на отдалённом поле, не нужна ли кому срочная врачебная помощь и много ли народу нуждается в услугах цирюльника. После этого спускались вниз и занимались привычным делом, подправляя усы и вправляя сломанные кости (в этом Эдгар оставался верен себе: врачевал кости с былым усердием). Он скромно вопрошал, молился у всех на виду, и тихо радовался, если кто соглашался доверить его рукам своё тело. Свои мысли он теперь предпочитал хранить при себе, с риском растерять во время особенно тряского похода на холм или купания в озере, и по большей части молчал, когда девочка пыталась расспрашивать.