Дмитрий Ахметшин - Ева и головы

Ева ждала. Она успела уже несколько раз пожалеть, что вообще затеяла эту штуку, но не решалась прерывать такое оцепенение – хоть это и было странно, Эдгар ведь помнил, с какой нетерпимостью относилась она ко всем остальным.

– Она такая потому, что моя голова пуста и никчёмна, – наконец, медленно произнёс великан. – Я не знаю, что там, дальше. Я страшусь нарушать древние запреты – кто меня за это осудит? Но Он не судит. Он подсказывает путь.

– Кто – он? – спросила Ева и услышала, как странно зазвучал её голос. Будто кашель.

– Я всё ещё не знаю. Буду пока называть его просто Он, но мне кажется…

И Эдгар вдруг повернулся, чтобы Ева могла видеть его глаза, до краёв (словно бадьи, что таскают от реки женщины) полные влагой.

– Кажется, имя ему – мой Господь. Сказано – диавол приходит в телах, прелестных взгляду, и задабривает сладкими речами. Личины же Господа уродливы, и потому многие от них отворачиваются. Но я не отвернусь, ибо сам уродлив. Я…

Он как будто онемел. Жестами попросил у Евы иглу с ниткой, и в несколько стежков зашил распоротый живот.

С этого дня великан начал вести себя по-иному. Он был как маленькая зверушка, что внезапно почувствовала в себе медвежью храбрость. Часто Ева видела на бледных губах улыбку; Эдгар улыбался горизонту и словно притягивал его. «Скорее, скорее – словно молил он – Я знаю теперь, что должен действовать. Мой молот занесён, меха готовы, так дай же скорее теперь железо, которое нужно ковать».

К каждому новому пациенту он пристально присматривался, будто ждал от него обещания открыть все на свете тайны. Или хотя бы какие-то маленькие, но из тех, что не давали великану покоя. И каждый раз, слыша «подравняй-ка мне бороду», Эдгар брался за инструменты так, будто убрав лишнюю щетину, он узрит символы, которые с вопиющей ясностью дадут ему представление о следующем шаге. Иногда Еве мерещился на белых губах волчий оскал, и тогда она, бросив все дела, уходила в повозку и тихо плакала, молясь, чтобы то, что она совершила, не превратило Эдгара в чудовище.

Почти всегда он делился успехами с девочкой. По-прежнему всячески избегая смертоубийства, великан бурно радовался, когда удавалось найти ещё не остывшее тельце какого-нибудь животного. Один раз он со всех ног бросился бежать по деревне, услышав, как собаки загоняют пробравшуюся в курятник лисицу. И в итоге оказался в эпицентре противостояния между хозяином одной из собак, что хотел получить себе шкуру, и владельцем подавленных кур, который жаждал мести, угрожал передушить всех лис в округе, но при этом не думал отказываться и от хвоста. Робкие заверения Эдгара в том, что ему нужна только тушка с потрохами, вызвали подозрительные взгляды с обеих сторон и ропот среди сбежавшихся на шум зевак.

– Что-то с тобой неладно, приятель, – говорил один мужчина, и его сосед сплёвывал на землю со словами: «уж не чернокнижник ли ты, мастер бород и волос?»

Словом, пришлось уносить оттуда ноги.

– Я вижу их, – говорил великан девочке в сильнейшем душевном волнении. – Ты видишь? Они мерцают как паутина.

Если удавалось найти подходящее тело, он засиживался в фургоне, приспособив под стол заляпанный кровью сундук, иногда до самого утра. Лампа потрескивала, поглощая масло, пятна на стёклах рисовали на стенах фургона замысловатые рисунки. Казалось, полотно шевелится, будто с другой стороны к нему прикасаются одновременно десятки ладоней. Нос цирюльника плавал над разверстым брюхом очередной куницы или бобра. На стёклах для чтения его светлости, которые Эдгар одалживал из сундука (Еве он говорил, что в них на самом деле лучше видно, хотя когда она пробовала нацепить на нос эту странную конструкцию, мир расплывался, и начинала болеть голова), плясали язычки пламени и появлялись крапинки различных жидкостей.

Ева теперь старалась собирать плату за услуги великана маслом. За ночь, бывало, его уходила целая склянка, которая у торговца стоила отнюдь не маленьких денег. Во время ночных бдений великана она сворачивалась клубочком у его ног или уходила наружу, в ароматную ночь, чтобы завернуться в плед между колёсами повозки.

Мерцающую паутину, о которой с таким восторгом говорил великан, она со временем тоже начала различать. Тончайшие нити оплетали все органы, не упуская, казалось, ни одного выступа, ни одного покрытого слизью нароста, и устремлялись вдоль позвоночника, соединяясь и расходясь вновь, к голове.

– Именно здесь, – вещал Эдгар, осторожно разделяя плоть кончиком ножа. – Именно здесь они должны сходиться… вот, посмотри!