Екатерина Мирская - Тайны белых роз

– Будете кофе с тостами? – спросил Миллер, наконец отрываясь от работы, чтобы пожать руку подошедшему барону.

В комнате с заспиртованными органами, соответствующего содержания изображениями и стойким запахом химических реагентов подобное предложение могло вызвать отторжение, но только не у тех, кто посещал лабораторию столь же регулярно, как и мужской клуб.

– Не откажусь, – устало отозвался молодой аристократ, скидывая плащ на спинку стула, прежде чем примоститься на краю стола, где были разложены документы. Заметив новую пробирку на стойке, аккуратно вынул, повертев в руке. – Кровь Адама?

Рупперт Миллер кивнул, разливая кофе. Вынув пробирку из чужих пальцев, заменил на чашку крепкого напитка, ревностно оберегая инвентарь. И как он только безошибочно узнавал, когда человека терзает похмелье?..

Винсент кашлянул, маскируя неловкость, и сделал щедрый глоток, склонив голову набок:

– Что насчет орудия убийства? Уже имеются какие-то предположения? Меня, правда, больше занимает, куда делась голова, но тут, боюсь, вы не поможете.

Медик передернул плечами, доедая кусочек тоста со сливовым джемом, слишком воспитан, чтобы говорить с набитым ртом, и лишь затем озвучил неопределенный жест:

– Если скажу, что убийца протащил в дом Крейвена гильотину, поверите? – спросил он, поправив изящные очки. В ответ на вопросительно приподнятую бровь хмыкнул: – Вот и я не поверил. Но это было моей первой мыслью. Срез характерен для широкого и тяжелого лезвия. Возможно, после вскрытия, смогу сказать более определенно.

– Это мог быть топор, – предположил Винсент, допивая кофе и поднимаясь на ноги.

Попросил передать результаты вскрытия с посыльным, после чего, попрощавшись, забрал закупоренную, упакованную медиком в ткань пробирку и направился прочь. Столкнувшись в дверях с воспитанником Миллера, улыбнулся. Вовремя. Альфред Миллс казался славным юношей, вежливым, старательным, но все же, чем меньше людей знает их общие секреты, тем лучше. И Рупперт, являясь другом их семьи уже долгие годы, прекрасно это понимал, в ответ на вопрос о причинах визита барона, заметив, что это не его ума дело.

Головная боль медленно отступала, позволяя мыслить ясно. Пока Миллер колдует над телом убиенного, Винсенту предстояло решить не менее важные вопросы. И оставалось только надеяться, что брат в добром расположении духа. Впрочем, в такую мерзопакостную погоду, трудно быть в хорошем настроении. А на памяти Винсента, она редко бывала другой. И сейчас ритмичный перестук дождя о крышу экипажа, не раздражал, но убаюкивал, несмотря на выпитый кофе. Веки тяжелели, и хотелось просто уснуть, хотя бы на несколько минут. Впереди предстоял долгий день, и он позволил себе эту слабость, прекрасно зная, что проснется, стоит экипажу остановиться. Когда в этом имелась необходимость, биологические часы работали безотказно.

Так и случилось.

От одной только мысли о предстоящем разговоре с братом, Винсент едва не застонал. После последнего инцидента, когда Артуру пришлось раскошелиться из-за карточного долга Винсента, не сумевшего расплатиться, он был все еще зол. И, конечно, был прав: чтобы принадлежащее Винсенту имение приносило доход, им надо заниматься. Хотя бы ликвидировать последствия пожара двухгодичной давности, практически уничтожившего левое крыло особняка и пейзажный парк, нанять людей, для восстановления оранжереи заморских лекарственных растений… А Винсент всегда находил дела поинтереснее… Даже в долговременных промежутках между расследованиями, которые и без того были нестабильны, хоть и прибыльны.

Подняв подбородок, покинул экипаж, направляясь к огромному старинному особняку фамильного имения, построенному в готическом стиле несколько веков назад. В дверях с кованой решеткой, изображающей не то переплетенные стебли роз, не то щупальца, его уже встречал дворецкий, но барон не стал даже скидывать плащ, лишь быстро прошел вглубь, как и прежде уютного, пусть и с ноткой вычурности, дома, минуя гостиную, чтобы скорее добраться до кабинета Артура.

Небольшой, но дорого обставленный, он всегда нравился Винсенту. Лакированный орех, из которого был сделан стол и книжные полки, всегда казался ему теплым. А может, дело было в воспоминаниях о том, как в холодные дни прислуга разводила камин в кабинете отца, и Винсент засыпал на мягком диванчике, заботливо укрытый пледом, под шелест бумаги и треск поленьев.

И пусть диванчик с тех времен давно уже сменили, да и засыпала на нем племянница, а не он сам, ощущениям это не мешало. Старший из братьев Файнс сидел над старинным фолиантом, недовольно подняв взгляд на нарушителя спокойствия, не удосужившегося даже постучать.