Элла Войта - Собаки мертвы

– Эй, что ты там возишься, на футбол опаздываем!

И тишина.

Это не на самом деле, нет конечно. Просто почудилось, разыгралось воображение. Это просто нервы и воспоминания, от которых по-прежнему зябко на душе. Нервы взвинчены до предела, она устала, отмахав двести километров по плохой дороге, вот и мерещится всякая ерунда… А если подумать о том, что завтра она будет стоять над разверстой ямой, куда в деревянном ящике опустят отца, станет совсем худо.

Нет, она не позволит себе расслабиться. Черт возьми, она возьмет себя в руки и сделает все как надо. Она достойно проводит отца и продержится несколько дней в этом проклятом доме. А потом вернется в город и забудет все, как страшный сон. Да, такой план подойдет, это отличный план. Она решительно тряхнула головой, выметая прочь все ненужное, и пошла вслед за Ксенией и детьми.

Через гостиную они попали в столовую, а потом в примыкающую к ней кухню. Проходя мимо, она увидела, что на зеркало над камином накинута черная шаль. Она не помнила у них такой шали. Наверное, ее принесла Ксения. Когда кто-то в доме умирает, занавешивают зеркала. Дикий обычай, какое-то средневековье.

На кухне все почувствовали себя свободнее. Пространство было привычное, не такое огромное, и тут оказалось поуютней – чувствовалось присутствие человека. Дети уселись за круглый столик у окна. Ксения принялась суетиться с чаем. Саша наблюдала за ней и вспоминала, как они с мамой готовили праздничный обед в честь новоселья, расставляли новую посуду, синий с белым английский сервиз, подарок отца. Как потом варили кофе и болтали, обсуждая новую школу, мечтая и планируя… Вспоминала отстраненно, холодно, будто старый черно-белый фильм. На кухне все осталось по-прежнему, но казалось, что та жизнь не существовала вовсе. Когда-то, должно быть, существовала, но растаяла без следа, как детский сон или светлячок в ночи.

Наконец Ксения накрыла на стол, достала из холодильника заранее приготовленные пирожные и присела сама.

– Нам надо обсудить, Сашенька, насчет завтра, – сказала она и замолчала, испытующе глядя на нее.

– Я благодарна, Ксения Васильевна, что вы принимаете такое участие в нашей семье. Просто не представляю, чтобы мы без вас делали.

И положила ладонь на руку немолодой женщины. Фраза была стандартная, заготовленная, жест тоже, такие заготовки имелись у Александры Качур на все случаи жизни. Просто чтобы всегда были под рукой, мало ли в какой ситуации окажешься. Ксения расчувствовалась, достала из фартука платочек и принялась вытирать выступившие слезы.

– Да, Сашенька, такое горе… Я и не ожидала… Нет, он, конечно, не очень себя чувствовал в последнее время, но чтобы так скоро…

– Вы позвонили всем, кому надо, Ксения Васильевна?

Домоправительница громко высморкалась в платочек.

– Конечно. Соседи, Анна Иосифовна, Николай Никитович – всех обзвонила. Неля готовит стол на два часа, человек на десять, не больше.

Она опять замолчала, а потом смущенно подняла глаза. Саша поняла, что домоправительнице неловко за своего подопечного, который собрал на поминки такое неприлично маленькое количество людей. Если умер человек, проживший на одном месте двадцать лет, на его похороны должны явиться полсотни. Это в том случае, если он был не очень популярен при жизни, а если был – то все триста, то есть все взрослое население Холодного. А на эти похороны почти никто не придет. Такая ситуация выглядит ненормальной.

– Понимаете, деточка, последнее время он жил так уединенно, – словно хотела оправдаться Ксения. – Совсем ни с кем не общался, совсем. Ни то, чтобы его не любили, вовсе нет… Его бы очень даже любили, если бы он позволил, ведь он такой добрый человек, такой умница! Да его и любили, пока он… А потом он сам не захотел никого видеть, превратился в отшельника. Из-за этого они и стали сторониться. Он сам отдалил всех, совсем перестал выходить из дома, и только…

И запнулась.

– Что «только», Ксения Васильевна?

Домоправительница отвела глаза, как будто ее в чем-то уличили.

– Только выходил собак покормить.

Ах да, еще собаки. У отца были собаки.

– Многие из тех, кто хотел бы прийти, не придут.

Ксенины слова повисли в воздухе. Близнецы замерли с пирожными в руках и уставились на взрослых.

– Это почему же? – холодно спросила Саша. Ощутила злость, смешанную со стыдом, непонятно чем вызванным.

– Побоятся.

– Кого побоятся?

– Говорю же, Сашенька, он жил затворником, а дом такой большой… Он ни с кем не общался, никого к себе не приглашал. И еще эти собаки.