Диана Солобуто - Подслушано - Вселенная. Премия им. Ф.М. Достоевского

– Почему ты пришёл? В прошлый раз ты пообещал, что уходишь навсегда.

– Ты же понимаешь, насколько мне сложно отличить навсегда от года, месяца или дня, потому что я обитаю в вечности, а это – настоящий момент, не знающий времени.

Старое оправдание. Это оправдание старше всех миров вместе взятых, ведь вечность существовала задолго до того, как миры выросли и сумели создать себе время.

Он не уйдёт. Никогда. Он будет её кошмаром наяву до точки её смерти. А смерть перенесёт её в вечность, где снова будет он, поскольку вечность – его постоянное место жительства. И он будет её вечным кошмаром, неотъемлемой частью её существования и её небытия. Осознание этого факта сделало её убийственно смиренной.

По какой причине он выбрал именно её? Он не мог ответить ни ей, ни самому себе. Странно. Обычно он знал ответ на любой вопрос.

– Я никогда не сравняюсь с тобой в счёте, – шепнула она, садясь напротив него.

– Кто тебе сказал? Просто от рождения я получил больше, чем ты, а это всего лишь значит, что ты должна сама взять столько, сколько тебе не хватает для равного счёта.

– Кажется, я придумала, чем отомстить, – засмеялась она.

Он пристально посмотрел на её лоб, но за эти годы она научилась блокировать мысли, а не разбрызгивать их направо и налево, как пьяный официант разбрызгивает суп из тарелки. Она умела учиться, в отличие от большинства людей, умеющих только хитро болтать и сыпать мыслями, словно у них дырявая голова. Впрочем, голова людей действительно дырява; её не залатанная прореха – это рот. Она, в отличие от большинства людей, умела его закрывать, и была, в общем-то, молчалива.

– Чем же? Чем можно отомстить мне?

– Я напишу про тебя книгу, – торжествующе провозгласила она. – Я опишу тебя всего, твои привычки, твои трюки и твою вечность; куда же без неё.

– Ты этого не сделаешь. Я появляюсь здесь не для того, чтобы стать объектом твоей неуёмной фантазии.

Он с затаённой лаской перебирал пальцы на её правой руке, особенно долго задерживаясь на среднем, с шишкой-вмятинкой, родившейся от постоянного общения пальца с шариковой ручкой.

Она молчала. Её взгляд выдавал коварные планы, уже готовые к реализации, однако он не мог их прочитать.

– Ты быстро учишься. Иногда под твоим взглядом я чувствую себя человеком, – сказал он.

Она засмеялась и, перегнувшись через стол, поцеловала его ладонь.

Он лишил ночь времени. Так ей показалось. Это значит, что следующая ночь будет в два раза длиннее этой, ведь время мстит вечности, пытается воровать у неё; это своего рода комплекс неполноценности, вызванный быстротечностью времени. Следующая ночь будет в два раза длиннее этой, если, конечно, он опять не придёт…

Он оставил ей тление вчерашних мыслей в качестве напоминания о себе. Он никогда не прощался, но всегда что-то оставлял, какую-нибудь абстрактную мелочь. Однако забирал он гораздо, гораздо больше, и сейчас она чувствовала себя так, словно выстояла при Фермопилах. Безгранично опустошённой и полной безграничного счастья.

Когда он вернётся, сложно сказать, ведь он обитает в настоящем моменте, не знающем времени. Он приходит внезапно, как мигрень, а уходит неожиданно, как семейное счастье. Поэтому создаётся впечатление, что он есть всегда и что его никогда нет. А может, и не было, и она выдумала это всё…

Однажды Мельхиор свернул время в трубку. Он был очень большой шутник, этот Мельхиор, и к тому же весьма безалаберный малый, совершенно не следивший за своими вещами. Но об этом после.

Итак, Мельхиор свернул время в трубку. Не знаю, как он это сделал, вероятно, долго сгущал его до материального состояния, а затем добавил пару искривлений – в общем, трубка получилась довольно непрезентабельная. Она походила на глиняную или слепленную из грязно-серого пластилина, и постоянно ко всему прилипала. Ругаясь на утонченном иврите, Мельхиор вставил в трубку по стеклышку с каждой стороны, охладил ее в воде и запихнул в карман плаща. Проверить ее в действии он так и не успел, да и недосуг было: караван из семи торговых галер уже готовился к отплытию. Безалаберность Мельхиора проявилась сразу при посадке. Поднимаясь на корабль, он элегантно взмахнул полами плаща, чем спровоцировал незапланированное выпадение трубки из кармана. О пропаже он спохватился достаточно поздно.

В это время некто рыбачил в прибрежных водах. Этот некто был, между прочим, рыбак, то есть рыбачил он не от безделья. Не помню, как его звали и сколько ему было лет, да и не суть. Рыбак вытащил из моря полупустую сеть. Сеть принесла ему пару неуродившихся рыбин и Мельхиорову трубку. Да, таким уловом не наешься…