Ланиус Андрей - Найти то, не знаю что…

Айвазовский считается автором более шести тысяч художественных произведений, правда, в это число входят его эскизы, наброски, рисунки и прочее.

Непревзойденный мастер морского пейзажа, Айвазовский – один из наиболее «похищаемых» художников, кроме того, он держит своеобразный рекорд по количеству подделок его работ.

Да и могло ли быть иначе, если на его картины, особенно крупноформатные, существует устойчивый спрос?

Не последнее место среди покупателей, жаждущих заполучить «настоящего Айвазовского», занимают состоятельные армяне. Ведь подлинная фамилия живописца – Айвазян, так как же уважающему себя армянину не иметь дома хотя бы одной картины прославленного земляка? Перед соседями неудобно…

Ну, ладно, Айвазовский – Айвазовским, но где же «Банковский мостик»?

А ведь холст, скорее всего, находится где-то здесь, в ожидании своего покупателя.

Пережёгин огляделся.

Вся мебель в мансарде скучилась у дальнего окна, оставляя свободным остальное пространство.

У стены стояла старая металлическая кровать с никелированными шарами на спинках. Постель была застлана кружевным покрывалом, которое свешивалось почти до пола. Над изголовьем возвышалась целая гора подушек и подушечек в таких же кружевных наволочках.

Не иначе, тетушкино наследство, являвшееся для рецидивиста Ключника эталоном комфорта и хорошего вкуса, подумалось Пережёгину.

Напротив кровати, у другой стены, высился вместительный современный холодильник, рядом с ним громоздился шкаф, несомненно, перекочевавший сюда, как и кровать, из пятидесятых годов прошлого века.

Несколько поодаль стоял обеденный стол, а вокруг него – с полдюжины плетеных кресел.

Как говорится, ничего лишнего.

Стены и потолок были обшиты свежевыструганными сосновыми досками, всё еще источавшими легкий запах смолы.

Пережёгин открыл шкаф и заглянул внутрь.

Нет, «Банковский мостик» здесь определенно не поместился бы.

На многочисленных полочках выстроились тесными рядами баночки с красками, растворителями и еще какими-то химикатами, а также стаканчики с кистями, ножичками и прочими инструментами, требовавшимися для художественного творчества либо реставрации старых полотен.

Нечто подобное Пережёгин уже видел, причем совсем недавно.

Ну, конечно, в комнате профессора. Так он, значит, не только химик, но еще и художник? Любопытно…

Пережёгин аккуратно закрыл дверцы шкафа, и в ту ж секунду его слух уловил легкое поскрипывание ступенек. Кто-то поднимался в мансарду, находясь совсем рядом. Но только не Ключник, у того была куда более тяжелая поступь.

Впрочем, «народному эксперту» не оставалось ничего другого, как немедленно спрятаться в единственном подходящем для этого месте – под кроватью.

Что он и проделал не без лихости.

По счастью, кружева на покрывале имели то же свойство, что и ветви сирени.

Пережёгин мог наблюдать через многочисленные мелкие просветы за событиями вокруг, сам оставаясь невидимым.

Дверь скрипнула, и в мансарду ступил Вадим Эдуардович. В руках он держал тубус коричневого цвета.

– Уф! Добрался, наконец, – выдохнул отставной профессор. – Нет, что ни говори, а всё же дальняя дорога утомляет. Хорошо бы немного взбодриться… Ну-ка, глянем, нет ли чего в холодильнике? – Он открыл дверцу: – О, армянский коньяк! Продегустируем, пожалуй. – Усиков сделал глоток прямо из горла и поставил бутылку на место, после чего расположился в одном из кресел, пристроив тубус на коленях.

– Что же мне делать с этим сюрпризом? – подняв глаза к потолку, вопросил он кого-то, ведомого лишь ему одному. – Сказать им сразу или после? Нет, сразу нельзя, ведь они должны привести покупателя. Нельзя портить спектакль импровизацией, которая может еще и сорваться. Ладно, пока я его спрячу, но куда? В холодильник? Нет, они же будут его открывать. В шкаф? Но там всё заставлено. Ага, положу на шкаф… – Он поднялся, примостил тубус сверху, затем отошел к центру мансарды: – Нет, так тоже не пойдет. Его хорошо видно со всех точек. Брат спросит: «Что это такое?» А после меня же обвинят в том, что я сломал им всю игру. – Усиков вздохнул и снова огляделся: – Ага! Спрячу его пока под кроватью, а после достану.

Профессор хотел наклониться, но вдруг заохал и схватился за поясницу:

– Ох, старость – не радость, верно говорит народная мудрость.

После довольно продолжительной паузы он уронил тубус на пол и катнул его ногой вглубь, прямо на Пережёгина.