Ольга Шумская - Темная история

– Так, – протянул Филипп, ищущим взглядом обводя стол. Глаза его на пару секунд остановились на полупустой бутылке виски, но девушка протянула руку и решительно переставила бутылку поближе к своему стакану.

Ну уж нет, только не виски.

Только сейчас Габриэль осознала, что она не боялась: Филипп излучал абсолютную уверенность в собственных силах и неподдельную заинтересованность развитием событий. Никакого страха, никакого волнения. Аура победителя, просчитавшего все стратега.

Или просто городского сумасшедшего, напрочь лишенного осторожности. Помножить на эти безжалостные серые глаза… нет, она за него не волновалась. Зато волновалась за паб. Ей здесь действительно понравилось.

– Эй, ты! – раздался голос кого-то из троицы. Вернее, четверки: рыжий Джон слегка протрезвел и горел желанием отомстить.

– Я так и думал, – мрачно бросил Филипп, неспешно поднимаясь со стула и делая пару шагов навстречу задирам. Причина была ясна: он хотел, когда все начнется, оказаться подальше от столика с девушкой. Габриэль бросила терзать браслет и, хмурясь, облокотилась о стол. – Вы что-то хотели, джентльмены?

Ответом был молчаливый, но не очень точный – из-за большого количества выпитого, сбившего фокус, – хук справа, от которого Филипп уклонился достаточно легко. Дальше начался кромешный ад и свалка.

Габриэль со стоном уронила голову на стол; светлый эль в крови мудро советовал расслабиться и притвориться, что ничего не происходит, что она не сидит в пабе в непосредственной близости от мужской драки… что этого дня вообще не было. Начиная, пожалуй, с самого утра.

Посидев немного с зажмуренными глазами, она все же подняла голову – и замерла. Кажется, пока она рефлексировала и расслаблялась, заварушка набрала масштаб и объем: дралась уже половина паба. Крепко вцепившись в бокал, в котором еще оставалась пара глотков эля, Габриэль присмотрелась к действу, отыскивая взглядом Филиппа. Лучше бы она не смотрела…

Зал распался на цветные пятна, визуально отдалился, создавая сюрреалистичное ощущение, что она смотрит на полотна старых голландских мастеров. Жженый кофе интерьеров, блеск кармина и охры в бокалах, опаловые переливы рубашки Филиппа, по которым грубым мазком расплескали киноварь… и, где-то на периферии, едва заметные, полупрозрачные очертания чего-то еще, какого-то размытого силуэта, непонятного и странного.

Она сморгнула, и паб вернулся в фокус, обретая резкость и реальные, яркие краски; осталась лишь киноварь – пятно крови на белой рубашке. Филипп улыбался – легкой счастливой улыбкой посреди окружающего его разрушения, и от этого зрелища Габриэль ощутила одновременно восхищение и легкую дурноту.

Он напоминал ей солдата в увольнении, не привыкшего к мирному существованию и переносящего опыт боевых действий на реальную жизнь… или попросту сбежавшего пациента психбольницы со склонностью к немотивированной агрессии.

Ах, нет, вполне мотивированной. Сначала подарить людям мотив врезать ему по морде, а потом с радостной улыбкой до ушей разбираться с последствиями.

Ничего удивительно, что у него пальцы ободраны.

Она одним глотком допила эль и потянулась за бутылкой рыжего.

Надо же, Black Label. Чудненько.

– Брейк! – объявил знакомый голос рядом с ней, и Филипп рухнул на стул, вытирая тыльной стороной ладони кровь с лица. Сложно было сказать, куда он дел свитер, но рубашка лишилась половины пуговиц, и, присмотревшись, Габриэль с упавшим сердцем поняла, что ей не почудился тот самый мазок алого. Несмотря на окрасившую белую ткань кровь, глаза МакГрегора сияли радостным возбуждением, таким, что Габриэль и сама невольно почувствовала прилив адреналина.

– Фил! Стой! – выпалила она, когда он вновь поднялся. На самом деле Габриэль понятия не имела, как его остановить: по решительному виду МакГрегора стало ясно, что он твердо намерен принять дальнейшее участие в побоище.

– Ты против? Но они сами начали. – Филипп остановился на полпути и обернулся к ней с искренним недоумением. Секундное непонимание на его лице тут же сменилось кривой, слегка надменной усмешкой, вызвавшей у Габриэль смутное ощущение, что ее только что как-то незаметно оскорбили. В чем состояло оскорбление, она сказать не могла, но МакГрегор тут же прояснил, иронично поинтересовавшись: – Или ты собираешься воззвать к моему милосердию и состраданию?

Ах, вот оно что.

Габриэль недобро сощурилась и прошипела: