Рилинда Эра - Стрэнжвилл. Книга первая

Изложив сон на 25 страницах А4, я отправила документ подруге, и та была шокирована тем, что он был настолько яркий и детальный. Она стала просить написать книгу. А я же была не уверена в том, что смогу взяться за такое серьёзное дело как написание книги, да и потом, что это такое? Как это должно выглядеть? Но подруга настояла писать так, как у меня получается, ведь все пишут по-своему, по-разному и у каждой книги есть свои читатели.

Сон продолжал являться. Я уже начала от него уставать, и так однажды за полгода до предстоящей операции – тонзилэктомии, в охапку со стопкой бумаги, я пришла на работу и целыми днями писала книгу. Многие продавщицы ходили мимо и с любопытством заглядывали ко мне в листы через витрину, спрашивая: «А что ты пишешь? А что ты делаешь? А зачем? Как можно так долго сидеть без движения и писать?». Вопрос на вопросе, всех терзали смутные сомнения, а не пишу ли я на продавцов докладные в СЭС? Я отвечала спокойно: «Я пишу дипломную работу». И все от меня отставали с улыбками или задумчивыми лицами, всё ещё наполненными вопросами. На самом деле, благодаря этому делу, мои безлюдные деньки в магазине быстро пролетали и порой я даже не успевала сообразить, что наступило 18.00.

Закончив писать книгу в конце августа, я находилась дома и мысленно уже готовилась к учёбе, как вдруг, случилась боль в груди: очень сильная, острая и невыносимая. Боль перетекала в подлопаточную область слева, а затем в руку. Я с трудом сдержала крик, и преодолевая это состояние, отправилась в ближайший медцентр пешком в холодном поту. Доковыляв до медцентра, я смогла почти сразу попасть к врачу-кардиологу, – та увидела меня абсолютно бледной и мокрой и сразу всё поняла – сердечная недостаточность.

Мне оказали первую помощь и назначили лечение. Затем я получила заключение от кардиолога и прочитала неутешительный диагноз – ревмокардит. Дело уже не пахло керосином. Температура не спадала. Лор-врач в частной больнице после осмотра сказала, что миндалины полностью сгнили и их нужно удалять. Все спрашивали: «Почему же этого не сделали ранее?».

Пришлось идти в поликлинику, где были адовые очереди, чтобы получить направление на операцию в местную больницу. На все анализы и получение печатей ушло 2 недели. За это время я пережила ещё два сильных сердечных приступа (в автобусе и на работе). Ломящие боли в суставах были невыносимыми особенно по ночам.

И вот настал тот день, когда меня госпитализировали. Конечно же, я предупредила заведующую о том, что у меня есть проблемы со свёртываемостью крови, но та отмахнулась рукой.

Первые несколько дней до операции, я находилась в коридоре и спала на диване. Постоянный сквозняк из фойе очень раздражал. Полы были затоптанные, потом их мыли хлоркой, а ещё нужно было всё кварцевать. Во время кварцевания я уходила в фойе, где было холодно и ветрено, потому что это был коридор приёмного покоя. Каждые 15—20 минут привозили людей с различными повреждениями. Коридор больничного корпуса был узкий, а многие двери палат были со сломанным замком. Один туалет на весь этаж с очередью. Безразличие медсестёр или их отсутствие, оставляло желать лучшего об этом учреждении. Пациенты ходили мимо моего диванчика и постоянно пинали его, то ли случайно, то ли специально. Я чувствовала себя очень плохо и не могла спать из-за невыносимых болей в суставах.

Вскоре за мной пришла медсестра и повела в операционный блок. Поднимаясь по лестнице, я в какой-то момент начала нервничать, живот крутило. Мы попали в тусклый коридор со множеством широких двойных дверей, за стёклами которых были видны операционные лампы, штативы, столики и столы, различная аппаратура. Меня завели в какую-то тёмную комнатку, где лежала чистая операционная пижама из хлопка. Я быстро переоделась, и мы пошли дальше, в сторону очень светлого помещения. Я не могла понять: где же всё это видела? Состояние дежавю. Что мне это всё напоминает? На пороге меня увидел дежурный врач-хирург (очень опытный) и сразу сказал моему оперирующему врачу:

– Что будете оперировать?

– Миндалины, – ответила моя врач.

– Этой, душки сразу зашивай. Не оставляй открытыми. У неё проблемы с кровью! – уверенно и спокойно сказал дежурный хирург.

Но моя врач проигнорировала это замечание и вошла в палату с гордым видом. Я начала волноваться. Сердце тарабанило и эти удары с болью и напряжением отдавали в горло. Меня усадили в специальное кресло, включили лампу.

В какой-то момент я успокоила дыхание и посмотрела в центр: четыре врача стояли у столика с инструментами и внезапно один из них – мужчина, приподняв руку со шприцем, пощёлкал по нему пальцем и брызнула жидкость. Я почувствовала, как на затылке волосы встали дыбом и по коже пробежались мурашки. Переведя взгляд вправо, я увидела лежащего на левом боку ребёнка, которому должны оперировать ухо. Два врача – мужчины, принялись оперировать ребёнка, направляя объектив микроскопа в ухо. А затем, я посмотрела на своего врача и какую-то молодую практикантку со слегка трясущимися от волнения руками.