Василий Арсеньев - Сотник Лонгин

– Ты вспомнил Одина? – заорал вдруг Сигимунд. – Ты, который продался Риму? – он ударил кулаком Арминия по лицу, но тот, сплюнув кровь с разбитой губы, усилием воли сдержался от выплеска гнева наружу.

– Успокойся, Сигимунд, – прикрикнул на сына Сегест и обратился к Арминию. – Если ты, который называешься сыном Зигмера, и в самом деле тот, за кого себя выдаешь, ты должен знать, что вопросы войны и мира у нас решают не вожди и старейшины, а вече племени, – до тех пор пока зинг не собрался, вы побудете у меня в гостях, – он подал знак своим людям, а сам скрылся из виду за дверями высокого дома.

Германцы потащили братьев со двора и столкнули их в глубокую яму.

– Варвары! – со злости выкрикнул Флавий, который больно ушибся при падении на твердую землю. Арминий поднялся на ноги и с тоской глядел сквозь опустившуюся решетку на звездное небо родной Германии. Вскоре они, утомленные трудным днем, заснули крепким сном.

Шепот и шорох разбудили Флавия, когда еще солнце не взошло. Сквозь сон раздавались голоса на германском наречии. Один из них принадлежал Арминию, другой был женским. Флавий протер глаза и вгляделся в темноту. Вскоре ему удалось различить силуэт девушки, которая через решетку о чем-то разговаривала с его братом. Из их беседы он понял лишь несколько слов. Девушка, увидев, что второй чужак проснулся, тотчас скрылась из виду. Арминий обернулся к Флавию, а тот спросил у него:

– Кто она?

– Ты разве не помнишь? Впрочем, как ты можешь помнить! Ты тогда был совсем крохой, – вздохнул Арминий. – Это дочь Сегеста, ее зовут Туснельда, – он улыбнулся. – Это та девочка, в которую я был когда-то влюблен. Мы были, конечно, детьми, но…

В этот момент над ямой снова нависла тень, и раздался девичий голос:

– Герман…

Арминий поднял глаза и встретился взглядом с Туснельдой.

– Лови, – тихо проговорила она и кинула вниз корзину, в которой был глиняный кувшин, наполненный ячменным пивом, и два крупных куска дичины. Братья, ничего не евшие со вчерашнего утра, накинулись на угощение, а девушка снова пропала из виду. Впрочем, Флавий не сразу прикоснулся к еде.

– Ты чего? Боишься, что мясо отравлено? – засмеялся Арминий. – Нет, мы им нужны. А что касается девушки, то я вообще не могу предположить, что она…

– Что, старая любовь не ржавеет? – усмехнулся Флавий и, выхватив из рук брата кувшин с пивом, жадно припал к нему губами.

На рассвете решетка поднялась, и в яму была спущена деревянная лестница.

– Вылезайте, – грубо крикнул германец. Это был раб Сегеста. Он препроводил пленников во двор своего хозяина. Несмотря на ранний час, двор был полон народа. И все что-то кричали, потрясая копьями и щитами.

– Что это они? – тихо спросил Флавий у брата.

– Тебе лучше не знать, – мрачно отвечал Арминий. Он оглядывал людей, окружающих Сегеста. И вдруг встретился взглядом с седовласым человеком, который стоял на пороге дома старейшины. Едва завидев пленников, этот человек побледнел и нетвердой поступью двинулся им навстречу.

– Отец? – сказал Арминий и громко завопил. – Отец! Артур, это наш отец!

Старик Зигмер подошел к своим сыновьям. В его глазах блестели слезы, и он что-то силился выдавить из себя, но его язык словно прилип к гортани. Толпа вдруг притихла, наблюдая за происходящим.

Сегест подал знак, и его люди развязали пленных. Флавий потер свои руки, свободные от веревок. Арминий обнял плачущего отца и сам не удержался от слез.

– Я думал, вы оба мертвы, дети мои, – говорил Зигмер, оглядывая сыновей. – Какие же вы стали большие! А почему молчит Артур? – он покосился на младшего сына, который стоял в сторонке.

– Потом объясню, отец, – сказал Арминий. – У нас еще будет много времени для разговоров, а пока я должен сообщить тебе главное.

– Герман, я все знаю, – помрачнел Зигмер. – Сегест говорил, зачем вы пришли…

– Да, отец, мы теперь служим Риму, – вздохнул Арминий. – Прости нас, если сможешь.

– О чем ты, Герман? Это я во всем виноват! Это я отдал вас в руки врагов, – повинился перед сыновьями Зигмер, пряча глаза от них. – Вы правильно все сделали, а я… едва не потерял вас…

В этот миг к ним подошел Сегест.

– Я рад, что всё прояснилось, – сказал он. – Вы, должно быть, голодны. Пройдемте в дом. Там все и обсудим. На трезвую голову дела у нас не принято решать.

Сегест, который был одним из старейшин племени херусков, вдруг переменился к пришельцам, и тех, кого по его приказу давеча бросили в грязную яму, теперь он, как самый радушный хозяин, посадил за стол по правую руку от себя. Женщины и рабы суетились, прислуживая гостям. Арминий, беседуя с отцом, украдкой то и дело поглядывал на Туснельду, успев при дневном освещении рассмотреть, какая она красавица. Встречая его взгляд, девушка смущенно опускала глаза. Кубки наполнились вином, которое в Германии было большой редкостью, и грянул раскатистый голос Сегеста: