Когда гости, наконец, разошлись по домам, в особняке Луция Кассия воцарилась долгожданная тишина, – было слышно, как где-то в отдалении скрипят колеса телег, едущих по улицам ночного города. Домочадцы легли почивать, потушив масляные лампы. Лишь в спальне новобрачных тускло мерцал одинокий светильник. Невеста неподвижно, словно выточенная из камня статуя, сидела на брачном ложе, – на том самом месте, куда ее давеча посадили. Луций тщетно боролся со своею растерянностью. Когда молчание слишком затянулось, Корнелия чуть слышно произнесла дрожащими губами:
– Где ты, Гай, там и я – твоя Гайя!
– Что? – переспросил Луций, едва не подскочив от неожиданности.
– Где ты, Гай, там и я – твоя Гайя! – громче повторила привычную брачную формулу невеста. Легким движением руки она стянула с головы покрывало, и темно-каштановые завитые локоны упали ей на плечи. Юноша, приблизившись, в полумраке разглядел, как часто вздымается скрытая под платьем грудь его невесты. Нет. Жены его. «Она – моя», – подумал Луций, и прежде чем Корнелия обнажилась перед ним, его воображение нарисовало образ Венеры, выходящей из пены морской.
Мартовские иды. День гибели Цезаря.
Процессия заговорщиков во главе с Гаем Кассием и Марком Брутом торжественно прошла от Марсового поля до форума, восклицая: «Слушайте, граждане Рима! Мы вернули вам свободу. Тиран повержен. Республика восстановлена!»
Заговорщики поднялись на ростральную трибуну, и Брут пред собравшимся народом провозгласил:
– Мой великий предок Луций Брут некогда изгнал царя Тарквиния и стал первым консулом, теперь я, его потомок, спас республику от власти тирана Кесаря… И этот царь повержен! Радуйтесь, квириты!
Голос оратора звучал в полной тишине. Ни рукоплесканий, ни одобрительных возгласов. Люди на форуме слушали его, храня напряженное молчание. Надежды, которые они связывали с Кесарем, после его смерти рухнули в одночасье. Кто теперь внемлет их просьбам, кто протянет им руку помощи? Оратор умолк, с недоумением оглядывая притихшую площадь. Вдруг кто-то прокричал из среды народа:
– Убийцы!
– Мы освободители Отечества! – возразил неизвестному оппоненту Брут.
– Убийцы, – снова раздался тот же голос, и народ на форуме единодушно подхватил. – Убийцы, убийцы…
«Дело принимает опасный оборот», – подумал Гай Кассий и коснулся руки Брута. Они переглянулись и, поняв друг друга, в окружении слуг поспешили сойти с ростр, где некогда стояло золотое кресло Кесаря, а обнажённый Марк Антоний, играя роль луперка, пытался надеть на голову своего господина диадему. «В Риме один только царь – Юпитер», – возразил тогда Кесарь и велел отослать венец в Капитолий.
Убийцы Кесаря скрылись в своих домах на Палатине. Гая Кассия встречала в атриуме встревоженная жена Юния:
– Я слышала – Кесарь убит. Народ шумит…
– Народу не нужна свобода, – несдержанно ругнулся Кассий, – ради хлеба и зрелищ они готовы мириться с рабством. Никчёмные людишки, не имеющие ни малейшего представления о чувстве собственного достоинства…
– Что же теперь будет? – спросила Юния, с тревогой заглядывая в глаза мужа своего.
– Не волнуйся, родная, наш дом – наша крепость, тебе здесь ничего не угрожает, – сказал Кассий и заключил трепетную жену в объятия.
Дом, некогда принадлежавший Гнею Помпею, а после его гибели занятый Марком Антонием, был окружён толпою вооружённых людей. В атриуме, стоя у мраморного имплювия, наполненного дождевою водой, нотариус оглашал завещание: «Я, Гай Юлий Кесарь, император и диктатор, повелеваю: да будет мой внучатый племянник Гай Октавий наследником трёх четвертей моего имущества. Луцию Пинарию и Квинту Педию оставляю после себя последнюю четверть. Если по воле всемогущих богов родится у меня сын, да будут опекунами его Гай Кассий Лонгин и Марк Юний Брут. Децима Юния Брута назначаю наследником второй степени. Дополнение: я усыновляю Гая Октавия и даю ему своё имя. Кроме того, завещаю по триста сестерциев каждому гражданину Рима. Свидетели сего распоряжения…»
Нотариус кончил чтение.
– Это всё? – разочарованно выдохнул Марк Антоний, не услышав своего имени, и уточнил на всякий случай. – Вы ничего не пропустили?
– Я прочитал от начала и до конца последнюю волю покойного, – с достоинством отвечал нотариус.
В сердце Марка Антония тотчас разгорелся огонь ненависти: «Он даже не упомянул меня в своем завещании! Велика ж благодарность твоя преданному соратнику, Caesar». В голове этого ветреного распутного человека созрел злой умысел: «У меня долгов на сорок миллионов сестерциев, – думал Антоний. – Мы вместе воевали, я за него кровь проливал в Галлии и при Фарсале, а он присвоил себе всю добычу… Да восторжествует справедливость!»
Читать дальше