Дуан вскочил, держась за клокочущее сердце, его била мелкая дрожь, холодный пот заливал глаза, он тяжело дышал, осматриваясь по сторонам. Проснулся он в своём купе. Здесь приятно пахло и в окно не по-осеннему ярко светило солнце. Всё было хорошо, за исключением промокших до нитки пижамы и постельного белья, а самое главное – Херта не покидало чувство, что его до сих пор крепко держит за запястье черноволосая девушка. Для успокоения он закатал рукав, но тут его бросило в жар: на запястье виднелись синяки в виде пяти пальцев.
Горячий душ отогнал дурные мысли, а крепкий кофе и вкусный завтрак приободрили и прибавили сил. Дуан с удовольствием поедал яичницу, но стоило ему поднять голову, как он понял, что все, кто находился в вагоне-ресторане, странно на него смотрят, будто у него на лице горчица от сэндвича. Херт растерянно улыбнулся и стал вытирать губы и щёки салфеткой, правда, это не возымело эффекта, люди по-прежнему пялились на него, хоть и пытались это скрыть. Смутившись, Дуан встал из-за стола и быстрым шагом направился в уборную.
Глянув в зеркало, Херт осел на пол, ведь отражение было не его, а покойного молодого человека, очень на него похожего. Под глазами образовались огромные чёрные мешки, кожа приобрела молочный оттенок, проступили скулы, кожа сильно обтянула череп, а виски подёрнулись серебром. Это было неприятное, если не сказать страшное, зрелище.
Так не закончив завтрака, Дуан заперся в купе и практически не выходил из него до своей станции. Он старался не спать, выпивая по несколько чашек кофе, от чего выглядел ещё более разбитым. Покинув поезд в спешке, Херт старался скрыть свой облик от окружающих, натянув серую кепку и отогнув воротник чёрного короткого пальто.
Железнодорожный вокзал – людской муравейник, впускающий и выпускающий людей столько, что хватило бы на приличных размеров город. Тут были благородного вида дамы в роскошных, дорогих платьях, не очень подходивших для поездок, таких обычно сопровождали гувернантки с маленькими собачками, вереницей чемоданов и гурьбой носильщиков, идущих за ними хвостом. И пожилые банкиры в модных брюках в тонкую полоску и лаковых штиблетах с белыми гамашами поверх них. Смотрелось это не слишком уместно в сочетании с вечерним фраком или френчем, но как понять молодившихся стариков? Рядом с этими путниками сновали сутулые худые молодые люди в очках с такими линзами, что можно разглядеть камешки на луне, – секретари или казначеи, в зависимости от возраста и угла наклона спины. Простые люди носили туда-сюда свои обшарпанные большие коричневые чемоданы – наверняка храня там все свои пожитки. В небогатой одежде, зачастую очень потасканной, они искали в разных уголках страны лучшую жизнь и, скопив денег на билет, верили, что простая бумажка со штампом и отрывным язычком дарует им чудо. Рабочие слонялись по площади, делали вид, что что-то делают. Полисмены сильно выделялись из всей этой пёстрой массы. Но главными тут были мальчишки. Босые, в лохмотьях, доставшихся им от старших братьев или отцов, они шастали, как воробьи, и выхватывали у зазевавшихся людей карманные часы, дорогие ручки с золотым пером или, если очень повезёт, портмоне. Над скоплением разномастного люда высился сам вокзал. Он совместил в себе чугунную узорчатую старину в виде литых лестниц, переходов со спиральными перилами, украшенными коваными розами, ограждения новаторского дизайна и стеклянную крышу, сквозь которую виднелось серо-голубое небо. Чудесное сочетание уходящего парового века и подступающего века электрического, а главным символом стал поезд, уходящий и приходящий чуть ли не каждую минуту.
Херт ошалело влетел в толпу и потерялся в ней, как иголка в стоге сена. Его толкали, пихали, наступали на ноги… Но из этого водоворота его выхватила чья-то сильная рука. Она принадлежала встречавшему его водителю, который был прислан из небольшого городка, где молодой человек намеревался преподавать. Водитель был упитанным мужчиной средних лет, с мягкой рукой, пышными усами и добрыми, весёлыми глазами. Крепко пожав руку новому учителю, он улыбнулся, представившись Джоном, фамилию не назвал, даже когда Херт попросил. Забрав чемоданы, Джон погрузил их в багажник старенького, испачканного грязью «форда» и, пригласив немного растерянного учителя сесть рядом на пассажирское место, тронулся в путь. Джон или вежливо не заметил, или просто не обратил внимания на странный вид попутчика и всю дорогу болтал без умолку, рассказывая о месте, где прожил всю свою жизнь.
Читать дальше