Лами Кой - Сторге

***

Она ни с кем не дружила, не могла к кому-то привязаться и часто раздражалась. Её воспитала любящая Богиня, что подарила малютке ласки больше, чем умения самостоятельно проявлять к кому-либо чувства. Тася только ходила по городу, как бестелесная, как само настроение этих домов, этого народа и этих улиц, становясь то весельем, танцующим и играющим на маракасах, то печалью и тоской дождя, то любовью, витающей в воздухе… Однако живя такой бесполезной и бессмысленной жизнью, постоянно перемещаясь ветром и не имея постоянного дома, она вдруг почему-то поправилась внешне, о чём сама Тася узнала от старых знакомых, которые, встретив её впервые за некоторое время их необщения, отметили это, а также то, что она заметно похорошела и явно стала более активной и улыбчивой.

«Это, наверное, из-за тех объедков, – подумала она после размышлений и искреннего непонимания этих улучшений после голодной и одинокой, на её взгляд, жизни. В последнее время абсолютно незнакомые ей толстые кошельки в уличных кафе и ресторанах порой приглашали смугленькую девчонку, часто гуляющую по дорогам, особенно возле пристани, перекусить за их столом, когда большинство гостей их уже валялись пьяные или вовсе разошлись по своим домам и семьям, хвастая заказанными заранее дорогими блюдами. Везде ещё кто-нибудь да предлагал ей что-нибудь: то яблочко, то пирог, который чей-то молодой именинник не доел… И ей стало стыдно. – Моё тело – мой дом, а я вношу в него какие-то помои… То, что кто-то недоел. Меня кормит какая-то улица. Неужели в душе я всего лишь бродяжка и истинное наслаждение мне приносит только эта свободная жизнь? Или же я всё-таки хочу большего??.. Эх… Надеюсь на это. Вот бы приключилось нечто, перевернувшее всё вокруг и меня саму в нём», – с этими мыслями она под деревом на вершине над городом предалась мечтам о силе и магии, о совершенствовании, с которым она будет помогать людям, а они будут её благодарить под вонью продающихся крабов и устриц, под далёким шумом старых волн и назойливых чаек, за которыми девочка наблюдает сейчас. Они постоянны и настойчивы, а значит, постоянно радуют взгляд любящего море.

Меня, как оказалось, нигде особо не любили ровно с тех пор, как я начала часто менять место жительства и школу. Я думала, что дело в окружающих, а сейчас думаю, что дело во мне и в сегодняшнем менталитете. В этот раз это не оправдание, не перекладывание своей вины на других, а дело вот в чём: недавно я устроилась впервые на работу, на полставки, и одна дама, что была там менеджером по продажам, на ровном месте получила отрицательное впечатление обо мне и отношение как к кому-то презренному, находящемуся на ничтожной должности. Также однажды я, возвращаясь с работы через магазин, пыталась зайти с тяжёлым пакетом в автобус и споткнулась. Естественно, я упала, в пакете разбилась бутылка минеральной воды, и пол транспорта оказался немного в ней и моей крови, так как я ободрала коленку. Мне не было особо легко сразу встать, да и вокруг были свидетели моего небольшого происшествия – я полагала, что мне как-то помогут или хотя бы спросят, цела ли я, потому что, как я потом заметила, моя кровь была и на руках, и на вещах, как и на самой ноге, да и сама я такого мнения, что всегда надо хоть как-то реагировать… Но окружающие сделали вид, будто ничего не заметили, а я, испугавшись звука разбивающегося стекла и реакции людей, заплакала. Да, в восемнадцать лет… Я ничего не могу с собой поделать, в такие моменты мной сильно овладевают мысли и эмоции: я искренне не понимала, почему никто не помог, я думала и представляла себе, что в подобных случаях всё должно быть с точностью да наоборот. Это мелочь, но огромное количество таких неприятных капель составляет грязное кислотное море. Возможно, смысл его в том, чтобы породить жизнь заново, будто в первичном бульоне. И правило любви к недостаткам людей на меня явно не работает. Затем моя мама выписалась из больницы, и выпустили её в такое непредсказуемое время, что меня не оказалось рядом, и маме пришлось топать со всеми бывшими передачками до ближайшего автобуса самостоятельно. Она заверила меня, что даже ещё сама заедет в банк, однако, обессилевшая после болезни, с трудом добралась даже до остановки. К слову, возле больницы и поликлиники постоянно есть какие-то люди, в том числе много мужчин, причём не каких-то маленьких, тоненьких хиляков, а реальных мужиков— и никто не предложил моей маме помощь. Когда я, невысокая, да и не спортивная, девочка, единственная говорю какой-нибудь бабушке, что могу донести её сумки, она обязательно отказывается, даже если видно, что ей тяжело. Я не понимаю, почему случилось так, что люди потеряли друг к другу доверие? Почему они не предлагают сами и не принимают от других руку помощи? С каких пор мы, такие немощные, слабые и беззащитные, обязаны черстветь и делать что-либо из самых последних сил? Ведь, насколько мне известно, раньше все русские были братьями, сёстрами, матерями и батьками. Вспомните обращения из старых наших фильмов: “Ну что, мать, как ты поживаешь? Куда дорогу-то держишь? Потеряла, может, кого или чего?”.