Григорий Шепелев - Холодная комната

– Нет, мы не друзья, потому что я…

Её рот закрылся.

– Что – ты?

– Я бросила музыкалку! – крикнула Соня, подняв глаза, – вы горы свернули ради того, чтоб я поступила и чтоб училась! Купили мне пианино! Вдолбили маме, что я – способная! Занимались со мной, чтоб я, бездарная гадина, кое-как тянула программу! А я взяла и свалила из этой долбанной, сраной школы! И дверью хлопнула! Представляете, что я сделала? Ну какой я вам теперь друг?

Саша помолчал и ответил:

– Ты совершила ошибку, Сонечка. Но мы все ошибаемся, одни – реже, другие – чаще. Да, я очень хотел, чтобы ты достигла высот, которые оказались мне не по силам. Видимо, не судьба. Ты уже взяла документы?

– Да, да! Взяла! И разорвала! А знаете, почему?

– Не знаю. Скажи.

– Меня рвёт от мысли, что вы пытаетесь вылепить из меня какую-то ерунду, как из пластилина! Я вам – не пластилин! И я вам не дочка! И мне четырнадцать лет! И я вас люблю!

Через две минуты опять подошёл автобус. Саша уехал. Соня осталась на остановке. Она сидела там до утра. Никто её не искал.

Солнечным сентябрьским вечером тысяча девятьсот девяносто второго года к одному из подъездов пятиэтажки на улице Молдагуловой подкатила чёрная «Волга», ГАЗ-31 02. Её номера указывали на то, что принадлежит она государственным органам. Три старухи, галдевшие у подъезда, при виде этой красивой чёрной машины разом умолкли и пристально проследили, как она втиснулась между милицейскими « Жигулями» и «Скорой помощью».

– Персоналка, – определила одна из пожилых дам, прищурив глаза на номер. Вторая хмыкнула.

– Подполковник какой-нибудь! Высокое руководство нынче на «Мерседесах» гоняет.

Третья молчала. Пассажир «Волги», покинувший её ранее, чем водитель заглушил двигатель, после этого стал всё делать с неторопливостью. Он не тянул и на подполковника. Это был мужчина лет сорока или чуть за сорок, среднего роста, худой, небритый, стриженый по-мальчишески: чёлка длинная, сзади – коротко. Вышел он с «дипломатом» – то есть, с портфельчиком из разряда тех, которые стало модно называть кейсами. Тёмно-синий костюм сидел на мужчине, как сшитый по спецзаказу, но он был точно сшит не за один год до того, как его носитель стал разъезжать на казённой «Волге». Интеллигента в таком костюмчике куда проще представить где-нибудь в электричке, с двумя батонами колбасы подмышкой и газетёнкой перед заспанными глазами, чем в персоналке, с кейсом. А кейс как раз был хорош. Именно с таким ходил тогдашний премьер-министр, взахлёб проклинаемый всей страной за то, что вытаскивал её из смертельной пропасти как-то очень бесцеремонно, просто за шиворот.

Аккуратно захлопнув дверь персоналки, интеллигент достал сигарету и закурил. Потом он скользнул безразличным взором по всем окрестным домам с ярко отражающими багровое солнце окнами, по спортивной площадке с юными футболистами, по забору профтехучилища, по машинам, по гаражам, по притихшим бабкам, и не спеша зашагал к подъезду. Одна из бабок – та самая, что никак не прокомментировала его приезд, вдруг поднялась с лавочки и решительно преградила ему дорогу. Он попытался столь же решительно обойти её, но она успела схватить его за рукав.

– Скажите, вы следователь?

– А что?

Взгляд у обладателя кейса был ледяной, голос – хрипловатый. Хорошая сигарета торчала из уголка его рта как-то по-шпановски: не то торчала, не то свисала.

– Могу вам кое-что сообщить, – прошипела бабка, скосив глаза на приятельниц, затаивших дыхание, – но сперва скажите, как вас зовут и кто вы по должности?

– Я – следователь районной прокуратуры. Зовут меня Алексей Григорьевич Хусаинов.

Старуха подняла брови.

– Татарин, что ли?

– На четверть. А теперь вы представьтесь, пожалуйста.

– Вероника Валерьевна, – отрекомендовалась старуха, и, недоверчиво оглядевшись по сторонам, перешла на шёпот, – сегодня ночью сижу я, стало быть, под открытой форточкой у себя на кухне…

– Где вы живёте? – невежливо перебил Хусаинов.

– В семидесятой квартире!

– Третий этаж?

– Да, третий.

– А вы живёте одна?

– Одна! Дочка у меня весной замуж вышла, а сын с племянником…

– Всё понятно. Я к вам зайду. Будьте дома.

выдернув руку из цепких пальцев старухи, следователь вошёл в подъезд, и, вдруг заспешив, поднялся по лестнице с расшатавшимися перилами на четвёртый этаж. Идя от второго к третьему, он щелчком отправил окурок в форточку. Деревянная дверь семьдесят четвёртой квартиры была открыта. В тесной прихожей сидел на стуле щупленький капитан с седыми усищами. Это был участковый. Он козырнул Хусаинову, незначительно приподнявшись, и протянул ему руку. Квартира была двухкомнатная. Алексей Григорьевич оглядел её из прихожей. В маленькой комнате, на тахте, поверх одеяла, лежал труп женщины. Эта женщина была голая. Её рот был открыт, притом очень широко, до предела. На подбородке и шее запеклась кровь. Мёртвые глаза смотрели на потолок с таким выражением, что семнадцатилетний стаж сыщицкой работы не удержал Хусаинова от невольного вздоха. Во второй комнате, на диване, лежал мужчина. Живой, одетый, в сознании. Рядом с ним сидел, делая ему внутривенный, врач Скорой помощи.