Григорий Шепелев - Холодная комната

Кременцовой никогда прежде не доводилось видеть, как делают укол в попу. Зрелище показалось ей любопытным, поскольку попа принадлежала красивой девушке, а колол симпатичный мальчик. Справился он со своей задачей весьма уверенно – пару раз мазнул ваткой по ягодице, премило заколыхавшейся, и вонзил иголку коротким, быстрым движением. Тем не менее, обе Анькины ягодицы вздрогнули и плотнее прижались одна к другой, а она сама немножко ругнулась матом.

– Задницу надо было расслабить, – сказал Илюха, вводя лекарство, – я ведь тебе каждый раз это повторяю!

По завершении процедуры он тщательно протёр ваткой место укола.

– Можете одеваться, мадемуазель.

– Мерси, – процедила Анька, одёргивая халат. Затем повернулась. Её лицо не было признательным. Кременцова надеялась – она выйдет. Но зря надеялась.

– А как ваша фамилия? – обратился к ней молодой садист.

– Кременцова.

Медбрат нашёл её в списке и сразу взял большой шприц с длинной иглой.

– Попу!

У Кременцовой вспыхнули щёки. Растерянно и неловко вытягивая из пряжки ремень, она поинтересовалась:

– А в руку разве колоть не будете?

– Нет, мадам, вам это не требуется. Живее, живее штаны снимайте!

Приказной тон задел Кременцову больше, чем перспектива смешной школьной экзекуции. Раздражённо встав носом в угол, она спустила трусики с джинсами до колен и задрала кофту.

– Секите!

Анька хихикнула. Юный хам без тени эмоций приблизился к голой заднице Кременцовой и всадил шприц довольно болезненно. Но зловредная Кременцова даже не пикнула, не поморщилась.

– Это что за укол? – спросила она, когда хам вводил.

– Спросите у доктора.

– Ты чего сегодня какой-то бешеный? – возмутилась Анька, – мою фамилию, видите ли, забыл, укол сделал так, что я чуть язык от боли не откусила! Юлечка, это антибиотик. Пенициллин. Курс – сорок уколов, по двадцать в каждую половинку.

В палату шли, потирая попы ладонями.

– А он что колол тебе в руку? – спросила Юля.

– Мне? Инсулин. Короткий и длинный.

– А! Значит, ты – диабетик?

– Типа того.

Зашли в туалет. Его состояние ужасало.

– Здесь, вообще, когда-нибудь убирают? – вскричала Юля, кое-как свесив над унитазом больно уколотую часть тела.

– Да, разумеется. Каждый год.

Вернувшись в палату, они умылись, после чего Анька помогла Юле переложить вещи из сумки в тумбочку. Удивилась, что столько книжек. Сама она, как успела Юля заметить, читала лишь одну книгу – «Справочник по служебному, охотничьему и декоративному собаководству». Как только Юля опять легла, чтобы хоть немного поспать, хотя бы до завтрака – прибежала ещё одна медсестра, с пробирками и шприцами.

– Здравствуйте, девочки! Кто здесь у меня Кременцова?

– Я.

Поставив лоток с пробирками на край тумбочки, сестра вынула из кармана жгут и распаковала огромный шприц.

– Кровь из вены. Да ты лежи, лежи, не вставай! Лежи, говорю! Расслабься.

У Кременцовой ноги свело от страха. Но медсестра оказалась попросту чародейкой – зажмуренная больная всё ещё ожидала укола, когда она объявила:

– Сделано! Держи ватку десять минут.

Проводив её восхищённым взглядом, Юля спросила:

– Анька, что им мешает ей поручить обкалывать задницы, а тому идиоту – брать кровь из вен?

Анька, что-то мурлыча себе под нос, сидела за столиком, на котором стояло зеркальце, и подкрашивала ресницы.

– Именно то, что он – идиот. Не попадёт в вену.

– Так значит, надо его уволить к чертям собачьим!

Тут Анька вдруг повернулась.

– Ты где работаешь? Не в милиции?

– Не в милиции, – еле слышно пролепетала Юля, хлопнув ресничками, – а с чего у тебя возникло такое предположение?

– Ну, не знаю, как бы это сказать. Ты вроде не дура, а вроде – дура. Хочешь банан? Ещё два часа до завтрака.

Потрясённая объяснением, Кременцова проигнорировала вопрос. Через два часа, которые девушки провели в молчании, потому что одна спала, а другая красилась и читала, привезли завтрак. Он состоял из овсяной каши, сосисок, какой-то жидкости, не имевшей запаха кофе, однако названной именно этим словом, и двух кусочков белого хлеба с маслом. Анька проглотила всё это без зверского аппетита, но с ровной рожей, а Кременцова кривилась так, будто бы жрала стеклянную крошку.

– Ну и дерьмо! – буркнула она, кое-как доев и рыгнув.

– Ты лучше готовишь? – спросила Анька, взяв у неё тарелку, ложку и кружку, чтобы их вымыть.

– Да! Я картошку варю, яичницу жарю!

– Одна живёшь?