Дарина Стрельченко - Лизавета. Петля

Но всему приходит конец; сошли и февраль, и март, и рыхлый и грязный снег. На косогоре за домом высыпала мать-и-мачеха, чёрные зимние веснушки на носу порыжели, оповещая о скором солнце, а от полей, из-за далёкой, непаханной ещё полосы, потянуло наконец дымом, васильками, пижмой и пробуждающейся, звенящей рекой.

***

Летняя встреча настала внезапно, Егор даже не успел испугаться. Лизу ждали к концу сенокоса, а она явилась в начале июля – весь день с матерью просидели в беседке, вспоминая курсисток, гадкую начальницу и приёмы шитья. Лиза четвёртую зиму посещала рукодельные вечера, устраиваемые матерью Егора, и сдружилась с ней ещё с той поры, когда вместе со своей grandma на лето поселилась в соседней даче. Тем, первым летом Лиза то и дело бегала в лавку за свечами и керосином, ездила в город за свежим бельём и средством от плесени – а Егор украдкой, жадно и ежедневно глядел из окна на её лёгонькую карету, на васильковое платье и воздушные волосы под вышитой косынкой.

Это лето Лиза снова думала провести на старой даче – но теперь одна и только наездами. Бабушка осталась в столице, променяв прелесть имения на возможность продолжать выходы в свет.

Узнав обо всём этом за завтраком на следующий после приезда Лизы день, Егор со сладкой досадой заметил, как невпопад, неровно забилось сердце. Два месяца рядом с Лизаветой – больше того, два месяца, свободных от гимназии, шестьдесят дней, посвящённых одним только мечтам, волшебное воплощение которых сейчас, должно быть, завтракает в соседнем доме, всего в какой-то сотне шагов…

Эта мысль подбросила, сорвала, повлекла прочь, как могучий вихрь.

– Куда ты? – позвала вдогонку мать.

– Поздороваюсь с Лизой! – крикнул Егор уже с террасы, выскочил за калитку и, не вытерпев, перешёл на бег.

Соседний дом и вправду выглядел обитаемым: простояв зиму с заколоченными ставнями, теперь он блестел вымытыми стёклами и пах мятным чаем, дверь в сени была отворена, а изнутри неслось мягкое шипение граммофона.

– Лиза? – облизывая пересохшие губы, крикнул Егор. – Лиза?

Голос осип, дыхание сбилось, а пальцы онемели. Ежов застыл, стараясь сообразить, достаточно ли громко позвал, услышала ли она, сколько ждать, войти или повернуться, бежать…

– Горик? – раздалось со двора. – Егорка! Ну, здравствуй! Здравствуй, дружок мой!

Она вынырнула из зарослей сирени и крапивы, раскрасневшаяся, взъерошенная, совсем не изменившаяся с зимы. На плече у ней висело полотенце, а на шее болталась верёвка с прищепками.

– Не обнимаю – руки мыльные, – засмеялась Лиза, стряхивая с пальцев пену. В воздух полетели мелкие цветные пузырьки, закачались, оседая на листьях сирени, и полопались с хрустальным звоном, с запахом сладким и золотым, от которого у Егора закружилась голова и куда-то схлынули все силы.

– Мне немного закончить. Горничная осталась с бабушкой, ко мне приедет только на неделе… Приходится самой, – кивая за дом, где ветер раскачивал пёстрые лоскуты полотенец и шифоновых шарфов, объяснила Лиза. – Ты заходи, заходи. Я сейчас тоже, только умоюсь. И будем пить чай.

Не чуя ног, Егор прошёл в сени. Непослушными пальцами наладил граммофон и с удивлением узнал «Метель», игравшую в гимназической зале, когда вручали аттестаты выпускникам. Страшно подумать: ещё полгода – и это предстоит ему самому. Да, выпускной класс Сжимкой не проведёшь, придётся заниматься… Но будущая зима, унылая, снежная и слепая, меркла перед сегодняшним днём, перед пышным летом, полным солнца, зелени, птичьего щебета, запаха васильков…

…Это были месяцы купания, катания в лодке, беготни наперегонки с собаками – ветер ловко надувал её летящие шарфы и кофточки, развевал светлые волосы. Несмотря на то, что Лиза приезжала только по будням, они успевали заглянуть на сенокос, побывать на заливных лугах, где сладко цвёл иван-чай, насобирать в лесу ягод, позднее – грибов, а потом, на горячем исходе дня, ворваться в хлебную лавку, взять каравай, золотисто-коричневый, хрустящий, похожий на закатное солнце, и съесть его, запивая молоком, на чердаке, среди брошенных голубиных гнёзд, стропил и косо падающих вечерних лучей. Бывало, Лиза приходила к Ежовым, и втроём с матерью они подолгу засиживались на террасе за вечерним кофе, который Егор ненавидел, но пил, чтобы не выглядеть ребячливо, за твистом или мушкой, за разговорами, воспоминаниями, даже гаданиями – он с трепетом заглядывал в глубокую чашку, всматриваясь в застывшие на воде извивы воска…