Виктор Лученко - Сопротивление

– Что с ними? – спросил я, не сдвинувшись с места.

– Война с ними, – мрачно съязвил доктор и принялся за больного.

– Пошли. – Дэвид одёрнул меня и потащил к выходу.

На улице уже стемнело. Солдаты веселились у костра, празднуя победу, и мы с Муром тоже не остались в стороне – приняли от солдат бутылку крепкого в обмен на символичную сумму. Сидя в стороне от остальных и выпивая, мы наслаждались ночной тишиной. Как вдруг Дэвид спросил меня:

– Слушай, Эндрю, ты веришь в Бога?

– С чего это ты вдруг? – удивился я и засмеялся.

– Ну ответь мне!

– Думаю, нет. С нашей работой трудно сохранить веру. Люди способны на ужасные вещи, и поневоле понимаешь, что спасения ждать не стоит.

– Это верно… – Дэвид вздохнул. – Но эти солдаты, в госпитале, были уверенны в том, что видели.

– Дэвид, у них просто съехала крыша. Выбрось из головы подобную чушь. Мы на войне, здесь смерть дышит в затылок, и можно запросто рехнуться.

– Ты прав. Но тебе не кажется странным, что одновременно помешался целый взвод, и каждый твердит одно и тоже?

– Здесь всё, что угодно может произойти. Посмотри. – Я кивнул в сторону солдат, пьющих и танцующих у костра. – Думаешь они, вернувшись домой из этого Ада, заживут нормальной жизнью? Ночные кошмары будут каждую ночь поднимать их в постели, не давая покоя до конца жизни. Эти люди похоронили здесь свои души. И ты будешь говорить о странностях?

– Знаешь, Эндрю, я здесь дольше, чем ты. И могу поклясться, что здесь происходит много странного.

– О чем ты?

Дэвид сделал глоток, сморщился и продолжил:

– Неделю назад меня внештатно попросили задокументировать спецоперацию. Я согласился и в течение трёх дней сопровождал взвод солдат, который зачищал местность в провинции Кханьхоа. И когда мы зашли в джунгли, то нашли не просто трупы, а изувеченные тела вьетнамцев. На их телах были странные раны, кожа отслаивалась, а кости ломались от малейшего прикосновения. У одних был вырван позвоночник, у других – дыра вместо лица! Никогда такого не видел. Ни одно оружие на такое не способно! Даже солдаты были удивлены и напуганы не меньше моего. – Напарник сделал большой глоток из бутылки и снова поморщился, не то от пойла, не то от воспоминаний. – Плёнку у меня изъяли по прибытию в штаб. Но уверяю, здесь творится что-то странное. И все боятся говорить об этом. Теперь ещё и умалишённый взвод, уверяющий всех в неких Жнецах…

– Ерунда какая-то, – задумчиво подытожил я и махнув рукой на прощание отправился спать.

На следующий день Дэвид улетел домой, а я продолжил своё путешествие по выжженной земле, увековечивая ужасы прошлого и настоящего. Но вскоре и сам покинул Вьетнам.

Война ещё долго не отпускала меня. Вцепившись крепкой хваткой, она сводила меня с ума. С полгода я был на грани срыва. Затем три или четыре года отчаяния, снов с огромными ямами, набитыми мертвыми телами и зовущими меня к себе. Со временем разум начал возвращаться, а воспоминания – тускнеть, исчезая в чертогах памяти. Я переехал из шумного центра на окраину, чтобы остаток жизни наслаждаться спокойствием и безмятежностью. Внутри возрождалось счастье.

Но, как известно, счастье не вечно. И однажды на крыльце своего дома я нашёл бандероль от старины Мура – металлическую коробку с грифом «совершенно секретно».

Вторник

Осеннее утро. Пасмурное и холодное. Но я знала, что ранняя сырость и зябкость к обеду сменится тёплыми лучами солнца.

Если использовать одну и ту же дорогу каждый день, начинаешь привыкать к ней. К деревьям, которые растут у дороги, витринам магазинов, встречающих твоим отражением. Ты точно знаешь, какие оттенки приобретут листья осенью, и в какую сторону нагнется ель под тяжестью снега зимой. А бывает и что-то новое. Тяжело не привязываться. Но как бы там ни было, в своей памяти я оставлю всё так, как было, а может и приукрашу. В этом и есть особенность воспоминаний. Жёлуди под ногами, которые я пинаю каждое утро по дороге на учебу, не были моей мечтой, но сделали Грей Хиллс моим домом.

Аудитория была заполнена на две трети. Ряды парт возвышались друг над другом в форме амфитеатра, а в центре этой воронкообразной композиции стоял преподавательский стол и висела доска. Профессор Рид заканчивал развешивать фотографии и уже объявил тему лекции, когда последний опоздавший занял своё место.

Мне нравилось учиться, и нравилось наблюдать за преподавателями. У каждого из них была своя манера говорить, двигаться, привлекать внимание студентов. Вот и сейчас я следила за тем, как профессор, словно древнегреческий оратор, завладевал каждым в стенах кабинета. Его голос то переходил на громкий шёпот, то разрывал тишину и хлыстом бил по отвлёкшимся мальчишкам с задних рядов. Из всех преподавателей только мистер Рид мог так искусно держать аудиторию.