Ирина Енц - Рябиновая долина - Когда замолчит кукушка

Ку-ку, ку-ку, Кукушонка,

Будь добра, да ласкова,

Лети восвояси, в лес широкий,

На дую разлогий.

Тут не кукуй, людей не волнуй.

(Старый славянский наговор)

Весна в этом году пришла как-то внезапно. Не ласковой нежной девушкой в венке из полевых цветов, а настоящей грозной фурией. Видно, надоела ей Старуха-Зима, все не уходившая из здешних лесов, до последнего, старающаяся продлить свою власть над миром. Вот и рассвирепела Весна. Ворвалась буйными безудержными ветрами, сотрясающими горы грозами и неуемными ливнями.

Лесные жители, ошалевшие от такого внезапного напора, притихли по своим норам и гнездам, не зная, чего еще они могут ожидать от этой буйной ярости, раньше всегда такой покладистой и скромной девицы – Весны. Молнии полосовали небо, как будто намеревались покромсать его на мелкие кусочки, как острые ножницы старую тряпку. Горы не выдерживали громовых раскатов, сотрясающих землю, и камнепадами выражали свой протест и удивление. А река-то, река… Вздыбив ледяной панцирь, сбивая его в плотные заторы, ревела, словно потревоженный и рассерженный зверь в своей берлоге, на многие километры разливая свои воды, выходя из берегов, затапливая все низины и ложбинки, до которых только могла дотянуться своими мутными потоками.

И Зима отступила в страхе, не выдержав такого натиска. Пытаясь спрятаться по оврагам и густым ельникам, сохраняя в тенистых местах небольшие кучки льда и снега. Неделю длилась эта битва. И вот, наконец, покинула эти места побежденная, истерзанная войной за право властвовать, старуха, еле ноги унесла от разгневанной девицы – Весны. А молодая хозяйка, пришедшая на замену старой, окинула удовлетворенно оставленное поле боя, и взялась наводить порядок. Выглянуло из-за туч чистое, омытое ливнями, солнце, высушило и обогрело перепуганный лес, ласково погладило древние суровые камни гор. Стали выбираться пчелы из своих ульев. И птицы разноголосым пением радовали обновленный мир. Весна пришла, люди!! Радуйтесь!! Каждая травинка, каждая веточка пела от счастья. На подсохших бугорках раскинула Весна разноцветные ковры из пестрой сон-травы. Берега водоемов украсила золотыми ожерельями из калужниц и мать-и-мачехи. И вновь, обрела вид нежной и ласковой девушки, не скупясь на украшения для своих нарядов. Невесомые шарфы утреннего, почти прозрачного, тумана, раскинула по березовым веточкам, вдруг, за одну ночь, принарядившихся зеленоватой дымкой распускающихся листочков.

Пчелы жужжали над луговиной, торопясь собрать самый сладкий, первый в этом году, нектар. Ульи были выстроены ровными рядами. Добротно сколоченные из крепкого деревянного теса, обструганные с любовью и тщанием, выкрашенные яркой синей краской, и поставленные на большие устойчивые серые дикие камни, они выглядели, словно диковинные огромные цветы, и были видны издалека со всех ближайших холмов и взгорков.

Человек лежал между ульями, широко раскинув руки. Голова его была откинута назад, будто, он любовался глубокой небесной синевой. Казалось, ну, прилег человек отдохнуть. Правда, место выбрал для этого уж больно чудное. Но, кто же ему указ-то. Своя пасека, как говорится, где хочу, там и лежу. И только, неподвижный взгляд, устремленный вверх, да кровавая струйка, запутавшаяся в аккуратно подстриженной окладистой бороде, говорили о том, что уже нет его здесь вовсе, что душа его уже вьется сладкоголосым жаворонком где-то высоко, высоко в лазурных недосягаемых небесных далях, под сияющими лучами солнца.

Громкий стук в двери заставил меня вскочить, будто ошпаренной с кровати и заполошно заметаться по комнате в поисках халата, который совершенно спокойно висел на спинке стула и совсем не собирался от меня скрываться. Наконец, я сообразила, что мне нужно, схватила халат, и, путаясь в рукавах, кое как напялила его поверх пижамы. Потом, на бегу мельком глянула на часы в виде корабельного рулевого колеса, а по морским традициям, называющегося «штурвалом», и скорчила злобную физиономию. Ох, не завидовала я тому, кто разбудил меня в такую рань, и сейчас все еще продолжал барабанить под дверью. На часах было ровно пять тридцать утра.

Вообще, надо было сказать, что в такую рань я была готова прибить каждого, кто попадется мне под руку. Однажды, еще когда я работала в тайге, молодой мастер по неопытности попробовал меня вот примерно так же разбудить.