Екатерина Бобровенко - Ловцы снов (СИ)

- Нет...

- Тогда сам и спросишь, - спокойная интонация, которую, кажется, невозможно вывести из себя.

- Где она?

- Ждет в коридоре. Кажется, отошла переговорить с твоим лечащим врачом, но скоро должна вернуться. Я передам, что ты ждешь ее...

- Хорошо, - первая его человеческая эмоция за все время, что я знаю начальника. В Отделе поговаривают, он тоже когда-то был Ловцом, причем своего рода гениальным, но что-то случилось после - что-то, что навсегда изменило отношение Псовского, что к окружающим, что - к сути собственного дела. Но никто не знает, что же произошло.

...Лунный встает, намереваясь уйти, но останавливается на половине пути до двери, что-то вспомнив.

- Передавай привет своей Дине, - он произносит это своим, привычно-спокойным, привыкшим ко всему голосу, и мне почему-то сразу становится не по себе, хотя я не знаю, из-за чего. - Повторюсь, мы с ней переговорили накануне, выяснили все подробности ее истории и кое-что по поводу ее выяснившихся способностей...

- Но вы же понимаете, что я этого просто так не оставлю?

- Понимаю, - произносит Лунный, снова абсолютно спокойно, ни разу не дрогнув.

Эдмунд Александрович возвращается к кровати, доставая на ходу что-то из внутреннего кармана пиджака.

- Вот, чуть не забыл. Подаришь... Считай, что приглашение... и моральная компенсация...

Он вертит у меня перед глазами какой-то плоской квадратной коробочкой, другой рукой отодвигает ящик низкой и серой прикроватной тумбочки и сует подарок туда. - Не забудь. И не смей открывать раньше.

В голосе начальника я чую какую-то дрожь, желающую обратить серьезное в шутку, как будто даже после всего произошедшего от чувствует себя неудобно рядом со мной. И согласно киваю, все еще не отрывая взгляда от его рук с крупными, испещрившими кожу изнутри зеленоватыми венами. Мне кажется, что он устал.

- Бывай, - Лунный делает шаг к двери, еще на мгновение задержавшись, чтобы взглянуть мне в глаза - я знаю этот жест, у нас в Отделе им принято обозначать доверие к человеку, - и уходит, наконец, оставляя меня одного. Меня - и свет.

И только теперь, очутившись с ним наедине, я понимаю, что утро за окном вовсе не серое, а похоже на яркий свет серебристых елочных огней, заливший улицу. И смотрю на потолок - чистый, выбеленный, гладкий.

"И Смерть свою утратит власть", - произношу я одними губами, закрывая глаза.

Сияние, льющееся из большого окна, затопляет веки изнутри, подсвечивая светлым и неподвижно-монотонным, но живым, и я чувствую, явственно ощущаю, что расслабленно растворяюсь в нем, когда внезапно слышу, как негромко хлопнула дверь. И мгновенно распахиваю глаза, уже зная, кого увижу.

...В ее глазах я не замечаю переживаний последней запомнившейся мне ночи, в то время как во мне они продолжают бушевать, словно произошедшие только что, и этот диссонанс заставляет вновь усомниться в реальности. Во всей этой сумбурности.

Но она все равно здесь.

Дина робко стоит у входа, смотря на меня знакомыми, лучистыми, светлыми глазами - вся такая маленькая, стеснительная и нежная, утонувшая в голубом безразмерном халате, который явно надевала наспех, на бегу. И больше всего на свете сейчас я хочу сказать, как сильно рад ее видеть здесь такой, живой, реальной. Но вместо этого горло перехватывает, и я только завороженно улыбаюсь ей навстречу.

По ее ответной улыбке я понимаю, что она и так все видит...

ЗАКЛЮЧЕНИЕ. "Stars"; Антон.

Все последующие дни мы проведем вместе. Она не будет отходить от меня ни на шаг, словно боясь еще раз потерять так, как еще недавно боялся потерять ее я. В наших отношениях не будет ни стадии кокетства, ни флирта. И если еще до этого, когда Дина была Сном, я считал, что мы похожи, то пойму, что мы родственные души, уже к началу следующего дня, проведя вдвоем бессонную - и прекрасную во всех отношениях - ночь разговоров один на один, в желтом свете настольной лампы.

Меня не будет напрягать то, что праздник придется встречать вдвоем в больнице. Это "вдвоем" станет для меня успокоением, по сравнению с которым все остальное обратится ничем. Так же, как и не будут напрягать постоянные осмотры, процедуры и грозящий продолжительностью "реабилитационный срок".

На Рождество она поцелует - уже не впервые - меня в заросшую колючую щеку и вручит в подарок шерстяной красный шарф собственного рукоделия, связанный здесь же, при мне, в больнице. А я, на какое-то мгновение смутившись, все же вспомню об оставленном шефом так и не распакованном "подарке", о котором все эти дни даже не думал.