Джозеф Шеридан Ле Фаню - Дом у кладбища

Как бы то ни было, его преподобие, окутанный влекушим ароматом жарко`го, лимона и виски, вышел к гостю и сердечно приветствовал его на ступенях дружелюбно протянутой рукой – почтенный служитель церкви не отличался злопамятством, и певец поста не был встречен постной миной. Отец Роуч сделал попытку втащить Лофтуса в гостиную, где устроился уже с удобством, сказал Роуч, его «благородный друг Пат Мэхони, из-под Килларни, только-только прибывший сюда, – умница и рассказчик, каких мало, а уж певец – заслушаетесь».

Однако Дэн уперся и изложил свою историю в холле испуганным шепотом. Священник глубоко втянул в себя воздух через округленный рот и вытаращил глаза.

– Вот так та`к, дуэль! И ладно кто-нибудь другой, а то Наттер. Впрочем, мне приходилось слышать, что он был в юности недурным стрелком и фехтовальщиком, а сверх того – игроком, да вы и сами знаете – он и сейчас отпетый игрок и… впрочем, молчу. А второй-то кто?

– Лейтенант О’Флаэрти.

Его преподобие тихо присвистнул.

– Этот парень из графства Голуэй, а драчуны там знатные. Видели бы вы их во время выборов. Ну и потеха, скажу я вам, то есть занятно было их разнимать. – (Поправка последовала, когда Лофтус внезапно изменился в лице.) – А вы , конечно, задались целью их разнять? Разумеется, дражайший, я желаю того же. В таком случае повременим – разберемся прежде всего в обстановке. Не стоит пороть горячку, будем кротки , как змии, и мудры , как голуби. Вмешаться и предотвратить дуэль – поступок человекоблю… человеколюбивый, но могу вам привести кучу примеров, когда таким манером из одной заварушки получалось целых полдюжины, и все в том же кругу, из-за той же ерунды, не стоящей и одной-единственной дуэли! А теперь представьте себе, что дуэль распадается сама по себе, – здесь Роуч чрезвычайно хитро подмигнул, – как будто так и надо, тихо-мирно – вот это дело, а вмешиваться – это только подзадоривать драчунов. Так-то, дорогой вы мой! Положитесь на меня и помните, что я вам скажу: не будет секунданта – не будет и дуэли. Офицеры отказались, Тул тоже, вы – тем паче, в городе искать бесполезно – поздно уже. Пустая затея – это я вам говорю. Послушайте меня, Дэн Лофтус: не будите вы спящих собак. Уж я-то стреляный воробей, знаю все ходы и выходы. Ступайте спать и не сомневайтесь: я все улажу так, что никто и не заметит.

Лофтус колебался.

– Да идите вы ложитесь, Лофтус, дорогуша. Двенадцатый час – никуда они не денутся; я сделаю все, что нужно, – не впервой.

– Ну что ж, сэр, всецело на вас полагаюсь. Понятно: по неопытности можно натворить бед.

Собеседники пожелали друг другу доброй ночи, Лофтус забрался по лестнице к себе в мансарду, снял нагар со свечи и вновь погрузился в события двухтысячелетней давности.

– Вот так история, – проговорил священник со значительной миной. Руки он простер вперед, а дверь захлопнул за собой при помощи ноги – «взбрыком», как он это называл. – Дуэль, дражайший Пат, ни больше ни меньше. Похоже, дело пахнет жареным.

Мистер Мэхони, успевший за время отсутствия хозяина разжечь трубку, тотчас отвел сие орудие услаждения в сторону, широко распахнул рот и не без удовольствия приготовился внимать: многие джентльмены в те дни смотрели на организованное кровопролитие как на некий изощренный вид спорта – и среди них, надобно признаться, не один служитель нашей церкви, как и той, к коей принадлежал честнейший отец Роуч. Не скажу, однако, что его преподобие разделял такие взгляды; напротив, он неизменно возвышал голос в пользу спокойствия и согласия; редкая дуэль обходилась без его присутствия (на благоразумном отдалении); таковое он объяснял своей ролью «незваного, но радеющего за всеобщее благополучие миротворца, чьи усилия – приходится опасаться – могут пропасть втуне». Он заламывал руки при каждом очередном выстреле, сыпал призывами к терпимости и любви к ближнему, заклинал прощать и изгонять из памяти обиды. В интересах справедливости следует сказать, что по отношению к раненым отец Роуч вел себя как истинный самаритянин: за зеленой дверью его дома для них всегда текли в изобилии елей утешения и наилучшие вина из тех, которые имелись у Роуча в запасе.

– Пат, дитя мое, – говорил его преподобие, – этот Наттер – сущий дьявол, во всяком случае, был им – судя по рассказам. Даже если все пойдет гладко, боюсь, с ним трудно будет сладить, а уж коли предоставить ему лелеять свою злобу в одиночестве, без друга, способного удержать его от крайностей и сделать попытку примирения, то он в своей жажде насилия затеет до наступления утра еще с полдюжины дуэлей.