Рита Харьковская - Миры и Судьбы. Книга первая

Новейшая льняная простыня была сложена вчетверо и "родовспомогальщицы" подошли столу.

Юной женщине было безразлично, что и как они собираются делать. Затуманенный многосуточной болью мозг отказывался думать о чем-то другом, кроме одного: «Пусть это закончится!» – а потому дюжие санитарки наложили простыню на живот и дружно присели, оторвав ноги от пола.

Душераздирающий вопль раздался на всю больницу, и ребенок, разорвав лоно матери, пулей вылетел в мир…

***

– Эй, мамашка! У тебя девочка! – попытались как-то приободрить роженицу санитарки.

«О Боги … еще и девка», – подумала юная мать: «Если бы сын!»

– Уберите ее от меня! – и она отвернула лицо от своей новорожденной дочери.

В это время Верунчик и Аннушка рассматривали девочку.

– Давно я не видела такого красивого младенца, – сказала Аннушка.

– Посмотри, какие ресницы … и глаза … зеленые… только почему она молчит? – отвечала Верунчик.

В палате раздался плач…

Даже не плачь – вой испуганной насмерть Души, которая знала, что с ней было, и видела, что будет.

Санитарки испуганно переглядывались и решали, кому бежать за врачом.

… припозднившийся Ангел-Хранитель подлетел к тельцу малышки и легонько прикоснулся крылом к ее губкам.

… плачь тут же утих.

… потом так же легонько Ангел коснулся ушек девочки, и она перестала слышать голос Создателя.

… напоследок Ангел пощекотал затылок ребенка, и она забыла все, что с нею было в прошлых жизнях и все, что ждет ее впереди.

Ангел поцеловал ее в лоб и прошептал: «Не бойся, малышка, я всегда буду рядом», – легкий ветерок приподнял занавеску на окне.

…Ангел улетел…

…в мир пришла новая жизнь ....

… у затянутого паутиной изморози окна, на шатком венском стуле с высокой спинкой, неизвестно как сюда попавшем, накинув на плечи клетчатую шаль, сидела старуха …

Спина ее была все еще прямая, в параллель со спинкой стула, только плечи слегка ссутулились, как будто подались вперед. Черные густые кудри, лишь кое-где прорезала паутинка седины.

Комната была крохотная и холодная. Убогое жилье в барачном доме, отапливаемое печкой, жара которой не хватало даже на то, что бы растопить иней на окне.

На коленях старухи сидела трехлетняя девочка. Она дремала, прижавшись к теплой груди прабабки, заботливо укутанная в конец шали.

… на спинке стула примостился Ангел …

Старуха не сразу заметила его, или делала вид, что не замечает, но пауза уж слишком затянулась, дальше играть в молчанку было глупо и она, слегка повернув голову, так, чтобы не разбудить правнучку, сказала с нарочитой грубостью:

– Привет пернатый. Что-то давненько тебя не было … ну давай, рассказывай, как там, в миру? что нового? чем порадуешь?

Ангел смущенно начал оправдываться тем, что дел невпроворот, что людей под его опёкой много и с каждым годом становится все больше, что страна окончательно выкарабкалась из послевоенной разрухи и жить становится все лучше и лучше.

Старуха, обведя взглядом убогую комнатенку, проворчала чуть слышно:

– Угу … все лучше и лучше … а как же … по нашей семье это очень хорошо заметно.

Ангел возмущенно вздрогнул крыльями:

– Ну, Ольга, ты не обобщай, не моя вина, что вы оказались в этой …гм … в этом … да как же сказать-то поправильней? В общем, в этом доме!

– Не твоя? А чья же? – удивилась старуха: – Ты Ангел нашего рода, почему же допустил такое?!

– Неужели ты не понимаешь, что я могу направить, указать, подсказать, но не могу заставить кого-то поступать, так или иначе.

Ангел горячился и вздрагивал крыльями:

– Человек всегда сам делает окончательный выбор, и заставить его не в силах никто.

– Так уж никто?

– Никто! Ты вон смогла заставить свою внучку поступить так, как считала правильным?

Старуха молчала, только горестно вздыхала, поглаживая рукой белокурую голову правнучки …

– Ну, это совсем другое дело, – снова вздохнула она: – У внучки моей бешеный нрав, ею не покомандуешь … и в кого только пошла такая?

Ангел незаметно улыбнулся и промолчал, укутавшись крыльями.

В доме заметно похолодало, нужно было добавить дров в прожорливую печь.

– Подержи ребенка, а то печь совсем потухнет, замерзнем к черту.

Ангел поморщился при упоминании лукавого, но взял, по-прежнему спящую, малышку и укрыл ее крыльями, начав что-то напевать на незнакомом языке …

– Ну, давай, давай ее мне … ишь, размурлыкался, – улыбнулась старха.