Маргарита Кристэль - Храм Крови. Легенды Пурпурного Города

За неповторимую атмосферу и непреодолимые противоречия она и полюбила Пурпурный Город, полюбила так, как никогда не любила ни один город в мире. Раньше ей нравилось путешествовать, и переезд с места на место был ее стилем жизни, обусловленным как тягой ко всему новому, так и необходимостью. И лишь этому городу удалось удержать ее. Да и не могла она не признать, что слишком устала от того, что в целом мире у нее не было пристанища, где она могла бы почувствовать себя как дома. Кажется, это старость, думала она с усмешкой, раз ее потянуло на то, чтобы обзавестись собственным жилищем, которое отражало бы ее вкусы и интересы. Это так сентиментально – накапливать вещи, расставлять их, любоваться ими и знать, что они твои, так по-человечески…

Она поселилась в большом Лиловом особняке в Переулке Ангелов. Из окон фасада открывался вид на пустырь, который разделял изумительные жилища богачей и невзрачные дома Мертвого квартала. В центре пустыря стояла на холме небольшая буро-красного кирпича церковь. Двери ее были наглухо заперты для всех, но никто и не пытался зайти внутрь. Церковь была единственным сооружением религиозного характера во всей округе. От прочих к середине двадцатого века не уцелело и камушка. Такова была незавидная судьба всех построенных здесь церквей – они сгорали, взрывались, а неумолимое время до основания разрушало то, что не могли одолеть огонь и порох. По-настоящему религиозные люди надолго здесь не задерживались, устремляясь туда, где могли спокойно молиться в стенах святилища, не опасаясь того, что в любой момент оно станет для них смертельной западней. Остались только те, кому все равно. А потому еще в начале прошлого века Пурпурный Город приобрел дурную славу отрекшегося от Бога. Тем удивительнее было то, что во второй половине двадцатого столетия кто-то взялся строить эту церквушку, да еще и на самом отшибе. Какое-то время там даже проводили какие-то собрания, но лавочку быстро прикрыли. Впрочем, всем было все равно.

Но шпиль церкви словно в немом укоре все еще возвышался над городом.

Каждый день она, держась за мраморные перила балкона, пристально вглядывалась в это странное и прекрасное сооружение. Ей нравилось наблюдать, как витражи из цветного стекла окрашиваются цветом артериальной крови, когда умиравшие солнечные лучи пронзали их тонкую структуру. Иногда, когда она особенно долго не сводила глаз с этого притягательного зрелища, ее начинало неудержимо тянуть внутрь. Тогда ей казалось, что какой-то неведомый дух, какой-то незримый хранитель церкви смотрит на нее сквозь кровавые лучи, и взор его гипнотизирует и манит. И всегда она поддавалась этому беспокойному ощущению, хотя наперед знала, что не найдет там ни единой души – ни живой, ни мертвой.

Ей было известно, как пробраться внутрь бесшумно и незаметно. В очередной раз она проходила вдоль двух рядов низких скамеек орехового дерева, покрытых толстым слоем пыли. Их разделял узкий проход, ведущий к алтарю с серебряным двухметровым распятием и толстыми красными свечами в маленьких стаканах из черного стекла. Она не знала, кто зажигает и меняет свечи. В часы своего бодрствования она никогда не видела, чтобы кто-нибудь входил или выходил отсюда. Эта загадка казалась лишь малой частью того мрака, что окутывал эти угрюмые стены.

Она садилась напротив алтаря и долго смотрела на искаженное агонией лицо распятого Спасителя. Потом переводила взгляд на резной постамент справа, где находилась икона, запечатлевшая Его Мать. Так рисовали святых во времена раннего Средневековья – Дева Мария с узким строгим лицом в одежде темно-багровых тонов выглядела изнуренной и мрачной.

Когда она вглядывалась в скорбные лики Иисуса и Пречистой Девы, казалось, они вот-вот заговорят с ней, и ей делалось радостно и жутко. Ощущение становилось нестерпимым, и она отводила взгляд, который начинал блуждать, стараясь ни на чем больше не останавливаться.

Стены и потолок церкви украшали многочисленные фрески, навеянные средневековым пониманием религии. Они представляли собой изображения грешников, мучимых в аду чертями; демонов, толкающих людей на нечестивые дела; святых, карающих согрешивших. Лишь мраморные статуи серафимов слева от алтаря и несколько фресок, изображающих златокудрых ангелов с отрешенно-прекрасными лицами, смягчали декорации этого странного приюта для тех, кто все еще не потерял веру в Создателя.

Каждый раз со стыдливой улыбкой она удивлялась тому, что угнетающее впечатление, которое внутреннее убранство церкви неминуемо должно было производить на любую, еще не успевшую очерстветь, душу, не чуждо и ей. И вместе с тем охватывала ее досада, что она снова не удержалась, снова поддалась этому манящему зову, который исходил из глубин церкви, снова пришла сюда с какой-то смутной, неясной ей самой надеждой. Надеждой на что? На спасение? На отпущение грехов? На разгадку какой-то древней тайны? Она и сама не знала. И, видимо, не узнает никогда.