Владимир, сбрасывая с себя наваждение жуткой по своей красоте и мощи картины, тряхнул головой. Искоса взглянув на друга, Владимир не удивился, увидев напряженно-застывшее лицо. Подобравшись, будто собрался стремительно куда-то бежать, Николай неотрывно смотрел в одну точку. И вдруг, толкнув Владимира локтем, прошептал:
– Вот он, вот, смотри…
Из накрывшего их густого низового тумана, сконденсировался более плотный его клуб, образовавший нечто и впрямь поразительно похожее на огромного секача. Владимир видел это совершенно отчётливо. Клуб находился всего метрах в десяти от них и проявлявшиеся очертания он не смог бы спутать ни с чем. Это был именно огромный вепрь. Его фигура была настолько отчетлива и ясна по форме, что Владимир несколько раз с силой зажмурился и потер ладонью лицо. Неправдоподобность этой картины усугубилась еще и тем, что Владимир с мистическим трепетом увидел, как она сдвинулась с места и направилась в их сторону. Владимиру понадобилось огромное усилие воли, чтобы не сорваться с места и, не заорав в безотчётном ужасе, броситься бежать прочь.
Фигура прошествовала мимо них на расстоянии метра. Он бы мог при желании коснуться её, но, лишь откинувшись назад, застыл, наподобие статуи. Призрак медленно удалился, спускаясь по отлогому склону пади в направлении камня. Подойдя, он уткнулся лбом в черную матовую поверхность обелиска и замер…
– …м-да, ни за что бы не поверил, если бы своими глазами не увидел это.
Николай ничего не ответил, только затянулся папиросой, вспыхнувшей в темноте ярко-красной точкой.
– Ты меня совсем заинтриговал! Что там за история случилась, о которой ты говорил? – Владимир заворочался на скрипучем топчане. – Всё равно после таких видений что-то не хочется спать! Давай, выкладывай.
– Долго выкладывать придётся…
– А я и не тороплюсь, да и ты с сегодняшнего дня находишься в отпуске.
– Знаешь, если на чистоту, то я не очень бы хотел рассказывать об этом. Не знаю, как и сказать, чтобы ты понял меня…
– Да так и говори! С каких это пор ты стал таким скрытным? В Афгане, мне помнится, мы делились всем до самого донышка, только что душами не обменивались. Что-то ты, брат, испортился…
– Да ничего не испортился, только…
Владимир не видел в темноте лица Николая, но в его голосе ему послышались доселе неизвестные интонации.
– Вот ты говоришь, там, в горах, когда нам пришлось трое суток куковать в разбитом БМП, всё было просто, – без сантиментов и душевного самокопания. – Снова долгой затяжкой вспыхнул в темноте огонек сигареты. Владимир на миг увидел отрешенно-серьёзное лицо Николая. – На гражданке, после дембеля, всё мне казалось вокруг сплошной преснятиной. Так, жил по инерции…
– Что-то я никогда не замечал в тебе никакой инерции, когда приезжал.
– Ну, так я только тогда и жил, когда видел тебя да ребят. Но потом произошёл один случай… С той поры как-то всё переплелось, усложнилось и жить стало совсем пакостно. Я вот часто теперь думаю: «Стоило ли драться там, чтобы выжить и медленно помирать здесь, живя как в дерьмовой помойке!».
– У-у, как всё запущено! – протянул Владимир. – Ты вот что, давай с самого начала и поподробнее, делись, не стесняйся, разберемся, что да как!
– Нет, ты мне скажи, умник ты мой, что такое может случиться с человеком, если он стал по ночам видеть сны, от которых душа болит и виной тому был самый простой зверюга?
– Понятия не имею, но по первому рассуждению сдается, что ты, парень, медленно свихиваешься здесь, в этой глухомани. Тебе, с твоими мозгами жить надо в людском котле, вариться там. Тогда и мысли у тебя были бы все по делу, а не ударялись в глюки. И всё, всё, хватит предисловий, давай, гони, поэт, своё варенье…
…Слушай, Николай! Вот где сидит у меня, – председатель постучал ребром ладони по горлу, – твой уникальный экземпляр! Хватит с меня! Сегодня же отсылай запрос на отстрел, отлов, – что хочешь, но чтобы этого косматого дьявола с его бандой через неделю в нашем лесу не было!
Председатель запальчиво швырнул фуражку на край стола, откуда она свалилась на натоптанный пол егерского домика. Николай не спеша поднял фуражку. Отряхнув ее, протянул председателю:
– Иван Василич, да разве я против? У свояка намедни огород так разворотили, что твой плуг, язви их в дробину! Но… нельзя! У меня строженная бумага на них и особенно на этого… вепря. Наука за ним наблюдает.
– Да пошел ты в эту самую науку вместе… со своей бумагой!
Читать дальше