Максим Рыков - Трус! Правда?

Машина выстрелила вперед в ночь, когда офицерский "Тип-3" открыл огонь. Сзади автомобиля раздался громкий треск, и он начал терять скорость. Машина медленно вернулась к своей первоначальной серебристой форме и остановилась.

"Черт!" воскликнул Джин. Он залез в багажник и схватил Матку, после чего выпрыгнул из машины и помчался в сторону леса. Я последовал за ним, преследуемый офицерами. Если бы мы только смогли добраться до леса, они не смогли бы последовать за нами, не нарушая Всеобщую Этику. Если бы мы только смогли добраться туда…

Я подхватил Джина сзади по-пожарному и помчался к линии деревьев, Утроба все еще была перекинута через плечо. Моя левая нога периодически подгибалась, когда я ускорялся. Позади нас раздавались выстрелы, и я, покачиваясь, пробирался вперед и назад. Перед нами простирался лес с деревьями высотой в сотни футов. Он затмевал даже город, который мы только что оставили позади.

"Люди, нарушение Всеобщей этики таким образом карается немедленным увольнением! Прекратите немедленно!" – крикнул один из офицеров.

Теперь свобода была в пределах досягаемости. Я бросился в лес и не останавливался, пока деревья не стали видны во всех направлениях. Место было практически нетронутым. Ни пней, ни тропинок, ни следов пребывания человека. Это было прекрасно и печально одновременно. Я поставил Джина на землю и крепко обнял его.

"Он поврежден?" спросил я.

Он осмотрел матку с ног до головы. "По-моему, все в порядке".

"Ну что, готова?"

Он ухмыльнулся. "Знаешь, это не так сексуально, как я помню".

Я засмеялся. "Заткнись, Джин. Это не о нас. Речь о Кьёко".

"Или Денджи".

Я активировал Матку, как делал это много раз до этого, и теплый свет наполнил эмбриональную камеру. "Теперь все, что нам нужно, это два генетических образца".

Джин открыл заднюю часть своего роботизированного черепа, обнажив единственную плоть, которая была у каждого из нас: мозг. "Будь нежен. Это мой первый раз", – поддразнил он.

"Ты такой ребенок", – пробормотала я. "Ты уверена, что готова к этому?"

"Как любой родитель может быть готов к появлению первого человеческого ребенка за сто лет? Это огромное давление".

Я улыбнулась. "Не волнуйся. Это не будет последним".

Я проснулся в палатке, но это была не моя палатка. Она была красивее. Больше. Светлее. Я позволил своей голове проясниться в течение минуты, затем сел. Я смотрел на эту палатку на своем телефоне в течение нескольких месяцев. Она была такой, которую я не мог купить, но, тем не менее, фантазировал о ней. Почему? Как?

Затем я понял, что раскладушка не моя. Ни тяжелое одеяло, ни фонари на батарейках, ни гобелены на тему таро, висящие на дальних стенах этого огромного водонепроницаемого сооружения. Ковер был не мой, и сверхлегкий рюкзак в углу, конечно, не мой, но из него, похоже, высыпалась моя одежда. Книги, разбросанные так же, как и в моей палатке, тоже были моими, хотя я перечитывал каждую из них десятки раз за эти годы. В углу аккуратно лежала большая стопка новых книг. Они не были моими, но это были книги, которые я собирался прочитать, сколько себя помню.

Паника надвигалась, но никак не могла прорваться наружу. Я ужасно устала и в то же время была рада, что проснулась. Где я была? Разве я не дома? Разве остальные не были снаружи, как и каждое утро? Я чувствовала запах кофе и бекона, но не слышала характерного гула ульев, в которых молодые женщины готовили еду. Они были послушны и добры ко мне, как и следовало ожидать, учитывая мой статус последнего выжившего члена нашего совета старейшин.

Медленно я села. Где были собаки? Они, должно быть, в старой палатке, подумал я. В моей палатке. Я по-прежнему не понимал, как и почему я оказался там, где оказался. Однако постепенно я начал осознавать, что меня окружают в основном вещи, которые я положил в корзину интернет-магазина на своем телефоне за последние несколько лет.

Конечно, тележка была лишь иллюзией. Предметы, находящиеся далеко за пределами моей досягаемости, отражали глубокое, постыдное желание соединиться с той жизнью, которая была у меня раньше. Конечно, я ничего этого не покупала. В моем мире не было ни одного номера кредитной или дебетовой карты, который мог бы противостоять этому счету. Да и вообще любой вкладке, если уж на то пошло. У меня также не было адреса, по которому можно было бы доставить что-либо.

Медленно, осторожно, я встал. Ничего не болело. Странно. Казалось, что в эти дни всегда все болит. Вот почему молодые женщины были так необходимы. Поэтому их так ценили. Где они были? Почему такая тишина?