Андрей Терехов - Красные огни

– Что? Две… Сколько тут дверей? – раздалось несколько голосов. – Две!

– Заприте их.

– Сейчас! Да, сейчас, – в трубке стукнуло, раздались быстрые удаляющиеся шаги. Под ногами Аннабель булькало и хлюпало, будто она бежала по воде. Звуки стихли на секунду, затем приблизились.

– Я не м-могу. Там нет замка.

– Как нет?

– Нет зам-мков. Дырки! Дырки на м… – на миг голос Аннабель пропал, у Эда екнуло сердце.

– Аннабель, на каком вы этаже?

– …улевой.

– Вы можете открыть окно и выйти на улицу?

– Господи, нет! Тут решетки! Куда мы… господи, хлопнула дверь! Или нет? Ребята, вы слышали? Сигнализация! Н-не слышу!

Голос Аннабель задрожал, и Эду передался ее страх, льдом пробрал до нутра.

– Аннабель, вы можете спрятаться?

– Что? Я не.... Тут стеллажи. Стойка. Я…

– Аннабель, там есть шкафы?

– Нет, – Аннабель ответила едва слышно, – я, кажется, слышу шаги!

– Столы. Вы можете спрятаться за столами?

– Что? Да. Нет! Телефон не дотя…

– Аннабель, быстро кладите телефон и прячьтесь все под столы. Как можно дальше от телефона. Делайте!

Эд услышал стук, шорох, и в трубке воцарилась тишина. На клавиатуре нерабочего терминала завибрировал сотовый – высветился номер патрульной машины.

– Говорит офицер Инглунд, сэр, мы прибыли по адресу. Здесь нет школы.

– Вы о чем? – Эд оцепенел.

– Тут многоквартирный дом, СЭР.

– Вы… что? Школа, угол седьмой и девяносто пятой, там стрельба и дети прячутся в библиотеке!

– Сэр, я не слепой и не глухой: тут НЕТ школы.

Эд растерялся с ответом, а в трубке красного телефон раздались тяжелые, глухие шаги. Они медленно-медленно приближались, будто человек поднимался из бесконечного темного туннеля и устал идти, но выхода все не было и не было.

– Прошу вас! – взмолилась еле слышно, из далекого-далека Аннабель. – Про-а-а…

Грохнул выстрел, Аннабель завизжала пуще прежнего, к ней присоединились другие голоса. Выстрел повторился дважды, и крик девочки перешел в хрип, потом в сипение. Казалось, с текстуры звука срезали раз за разом слои, пока не остался пронзительный высокочастотный звон, который слился воедино с пожарной сигнализацией и шумами старого красного телефона.

***

Ни в одной школе Плейно в тот день не стреляли, и Эду стоило бы – нет, следовало этому радоваться. Да, заурядный розыгрыш, но душу отяготило неясное гадкое чувство, в компании с которым и прошла дорога домой.

На веранде Эд увидел худенькую фигурку дочери, улыбнулся. Люси чистила ананасы и по обыкновению забралась с ногами на диван, некогда синий, что выгорел на солнце до оттенка пыльной обочины. Фрукты кочевали слева направо – с соломенного столика на тарелку. У дивана вспотел переносной холодильник с пивом – Люси выносила его для Эда, как раньше делала Бриттани, потому что от спиртного отец веселел и добрел, и мир не казался ему "таким сраным гавнищем".

Девятого августа Люси исполнилось шестнадцать. У нее были грустные серые глаза, а на висках завивались локоны – все как у матери; это поразительное сходство вызывало в душе Эда печально-радостное черти-что.

– Что твой техасский сплин? – он рухнул на диван и левой рукой, на ощупь, отыскал жестянку. С раздражением вырвал крышечку и жадно глотнул холодного пива. Лицо согревало низкое вечернее солнце, над коттеджами растекался алый закат; свежело.

– Нормально. На кухне пол под раковиной пророс.

Люси пожала плечами в ответ на взгляд Эда. Они помолчали.

– Ты сходила к психологу?

Люси замерла, так и не отрезав до конца чешуйку. Вытерла лоб тыльной стороной ладони, положила фрукт и достала из кармана джинс баночку "Золофта".

У Эда потяжелело на сердце. До смерти Бриттани Люси росла веселой болтушкой, а потом ее радость полетела к черту, под откос: все меньше друзей, все хуже оценки, все скупее слова и все чаще запертая детская комнатка. Казалось, дома разрастается непроходимый стеклянный лес.

Эд подул на солнце, точно хотел затушить багряный диск, и глотнул еще пива. Поднялся ветерок, и в посвисте ловушки снов над головой почудился голос Бриттани, которая звала Эда. Он дернулся по привычке, но за дверью чернела пустая и тихая гостиная. Слова Бриттани слабели и сливались с ласковым шепотом бамбуковых трубок.

– Он же говорил, что у тебя намечается… – сказал неловко Эд, – что можно будет прекратить прием?