Гости расположились у столика, накрытого для легкого ланча и освещенного свечами. Хозяин сразу перешел к делу.
– В 1942 году я был с важной миссией в Крыму, – сказал он на чистом русском языке.
– На мой конвой совершили нападение партизаны. В том бою я потерял глаз и правую руку. Перстень с моей утерянной руки был недавно найден в Крыму. Я прошу вас найти в архивах НКВД материалы о нападении на конвой. Оно было спланировано из Москвы. Целью было заполучить содержимое кофра, пристегнутого к моей руке стальной цепочкой. Партизаны разгромили охранение, взяли меня в плен и увели в лес. Когда им стало ясно, что со мной им от погони не уйти, они избавились от меня.
– Каким образом?
Старик ответил просто.
– Они меня застрелили.
Прямая речь
Горный Крым. 3 марта 1942 г. 13 часов 04 минуты
Немец тормозил весь отряд. Он неуклюже карабкался по заснеженным кручам, падал, подолгу стоял в изнеможении на четвереньках, а на угрожающие окрики Василия Жукова показывал на чемоданчик – тяжелый! Василий попробовал на вес – чемодан весил не меньше полупуда. «Что в нем такого, может, золото?»
– Отстегивай! – приказал он. – Мы сами понесем.
Немец отрицательно замотал головой, и вдруг на русском языке сказал.
– Я его не отдам!
– Он по-русски разговаривает! – удивился Мохнатов.
– Ах ты, гадина! – Василий ударил немца кулаком в лицо. – Отстегивай чемодан, гнида!
Немец проморгался и непримиримо повторил.
– Найн! Пока я жив, никто это не тронет!
Донесся далекий лай собак, татакание немецких автоматов.
Василий повернул автомат немцу в живот и нажал на курок. Щелкнул металл. Еще раз. Еще. Оберет попятился по снегу, выставил перед собой стальной чемоданчик в качестве щита. Партизан отстегнул магазин. Пусто. Сунул за борт фуфайки разбухшую от мороза, багровую «клешню», вытащил револьвер, навскидку выстрелил немцу в лицо. Голова оберста дернулась, фуражка с высокой тульей слетела за спину, фигура в шинели с меховым воротником повалилась на спину.
– Гриша, нож давай. – Василий подсел к убитому, нащупал утонувшую в снегу цепочку, положил ее на стальной чемодан. Григорий Гуськов приставил сверху нож, ударил по обуху прикладом. Даже зазубрины не осталось на крупповской стали. Удар, еще, еще!
У лежащего навзничь немца глазница наполнилась дымящейся на морозе кровью, тонкая струйка пролилась к уху, наполняя ушную раковину.
Гуськов колотил прикладом по обушку ножа, цепь не поддавалась.
«А ну дай!» Жуков забрал нож у товарища, выдернул руку немца из обшлага шинели, припечатал к чемоданчику, резанул по запястью. Брызнула кровь. Зазубренное острие не резало – пилой рвало плоть, уперлось в кость, захрустело. Подплывшая кровью рука соскальзывала с чемодана.
– По связкам, связкам резани, – подсказывал Гуськов, – по жилам…
Вновь застрочили немецкие автоматы, лай собак сделался громче, свистнули пули.
Взрычав от натуги, Василий с хрустом провернул полуотрезанную кисть, промокнул кровенеющий разрез снегом, рассек натянутые сухожилия – кисть отделилась.
Помогай, крикнул он Гуськову, это гиря, а не чемодан!
Гуськов подхватил трофей с другой стороны, вдвоем пошли сноровистей.
За чемоданом на цепи волочилась по снегу зажатая в наручнике кисть оберста, – посиневшая, с багровой наледью на месте отруба.
БЕРЛИН. ОСОБНЯК НА БЕРЕНШТРАССЕ, 36
Наши дни
Русский генерал окинул взглядом иссохшую фигуру старца.
– Вы сказали, что партизаны вас застрелили. Уж не разговариваю ли я с призраком?
Старик осклабился в неслышимом смехе, радиальные морщины покрыли его ввалившиеся щеки.
– Видимо, порох отсырел, и пуля выбила мне глаз, но в мозг не проникла. Вот она, – граф сделал знак, секретарь поставил на стол золотую табакерку. На зеркальной подложке лежал сплющенный кусочек свинца. – Германским командованием была проведена операция армейского масштаба по прочесыванию леса. Кофр как в воду канул.
– Что же в нем находилось, господин граф? – спросил Огуренков.
Хозяин дома пожевал блеклыми губами.
– Этого я пока не могу вам сказать.
– В русском фольклоре, – сказал Валентин Григорьевич, – есть сказка, в которой царь посылает главного героя туда, не знаю куда, найти то, не знаю что. Я не сказочный персонаж и не могу заниматься поисками неизвестно чего. Скажите откровенно, что мы ищем, и тогда я смогу помочь вам.
Старый граф погрузился в раздумья..
Читать дальше