Артур Рунин - Утопленный

– Карабу, тебе, может, ещё сигару в зубы, золотые фиксы и проститутку на ночь с оркестром от Шопена? Ах, да, ещё сейчас кондом принесу, чтобы твоя пассия не подала на алименты и не оттяпала у тебя полхаты.

Попугай часто размашисто закивал, громко попадая клювом по прутьям клетки.

– Тише ты, хулиган. Демида разбудишь. Он тебе перья-то повыдёргивает. Воткнёт в макушку и сотворит из тебя Чингачгука. Будешь не Карабу, а Гойко Митич. На-ка, водички хлебни. – Прохор открыл дверцу и наклонил бокал с газированной водой.

Где-то глубоко, наверное, под землёй лязгнул металл. Или ближе? Прохор оставил стакан в клетке, прикрыл дверку и подошёл к двери комнаты. Он внимательно осмотрел свою тень на белом древесном полотне, будто готовился к гибели, глубоко вздохнул: он никогда, никогда не чувствовал такой тяжести в душе; тёмный страх окутал его сердце и чернильная грязь медленно поползла по его судьбе. Прохор содрогнулся от непонятного чувства и туманного наваждения, замешкался. Ладонь потянулась к серебристой продолговатой ручке. И всё-таки теперь он уверен, знал, что подкралась гибель; его мысль помчалась в необъяснимое далёкое будущее, старалась найти там провидение, чтобы исправить ошибку сейчас. Но как было прежде, сейчас не получилось – и даже логика и интуиция в данный момент словно отключились.

За спиной на шумном выдохе прошелестело бормотание: «…хренавамдомашнего».

Прохор уловил слова сына и тихо хохотнул. Он повернулся, нечаянно задел ладонью тонкий никелевый шпингалет, который легко вошёл на пару миллиметров в ушко ответа. Медленными шагами Прохор приблизился к маленькому Демиду, стараясь поймать новые ругательства светловолосого сорванца. Он наклонился над сопящей пшеничной головой и прошептал:

– Ну-ка, поведай своему бате новых словец.

В ответ лишь слышны последние слабые удары крылышек мотылька за стеклом часов. И даже гордый ара прикрыл сонные глаза.

Неожиданно Демид слабо вскрикнул, приоткрыл глаза, увидел блещущее радостью лицо отца, рассматривающее его в упор. Он недоумённо поморгал:

– Пап, давай поспим. Выключи, пожалуйста, свет.

– Спи, мой сынок.

Прохор ещё раз прислушался к тишине и покою, погасил ночник и лёг в остывшую постель – досматривать последние в своей жизни спокойные сновидения. Быстро заснул крепким утренним сном.

3

Чингиз повернул позолоченную круглую ручку и кивнул в сторону. Словно мастера синхронности бандиты ворвались в спальни. Женский крик!.. Его заглушил громоподобный выстрел из обреза. Девичьи пронзительные визги и мольбы прервались выстрелами пистолета «ТТ» в голову.

– Папа, что это! – закричал Демид и вскочил с кровати.

Прохор сжал ладонью рот сына, рвавшего на крики матери и сестёр. Глаза метались по комнате. Спросонок и в невероятном напряжении туго соображалось. Взгляд упал на шкаф-сейф. В глубине дома вновь прогрохотали выстрелы. По творившемуся за дверью Прохор определил, что родненьким малышкам и жене не помочь. Броситься в перестрелку – значит погубить сына. И себя.

Демид вырывался, сучил ногами.

Промедление – смерть. Вот-вот вышибут дверь и ворвутся. Глаза метнулись к замку. Закрыт, не закрыт?.. Некогда одеваться… За дверью – шорох. Возле запасного хода наверняка засада… Двери на прицеле.

В каждой спальне дома в шкафу есть узкий потайной ход, нажатием кнопки из подвала перекрывается семисантиметровой армированной плитой. Нужно выиграть время… Вырвать жизнь и уйти… Как-то неправильно всё спланировал… Не смогли родные воспользоваться. А где сторож и пёс? Убиты?

Демид перестал вырываться. Горячие слёзы прикоснулись к пальцам отца. Раскидывая костюмы, брюки, рубахи, не выпуская сына, Прохор пролез к дальней стене шкафа, углублённой на метр в бетонную нишу. Дверь в комнату распахнулась, выбитый шпингалет отлетел к отопительным батареям под окном. С грохотом ворвались бандиты. Бедный попугай навеки похоронил последний недовольный крик под выстрелом пистолета. Пёрышко выбилось из клетки, подлетело и плавно опустилось на край письменного стола возле матового экрана монитора.

– Там!.. В шкафу!..

Казалось, армия стволов, выстрелов и пуль грохнули разом, пробивали дубовый шкаф, рикошетили, нещадно били по слуху; дневные лучики из многочисленных дыр внедрялись в темноту, светлыми шомполами пронзали узкое пространство. Осколки кирпичей и щепки отлетали, ударяли по дереву, стёклам окон, в потолок. Ужас за жизнь сына застыл в глазах Прохора, пальцы, прижимающие маленького Демида к груди, дрожали. Он дёрнул ручку люка: металлическая крышка в ширину шкафа нехотя подалась. Прохор покрепче прижал сына, который громко плакал и трясся всем телом.