Александра Окатова - Трель дьявола. Премия им. Ф. М. Достоевского

Эта проза быстротечна, легка, полноводна.

Эта проза течёт, пенится, впитывается, саднит, дразнит, царапает образами, как будто ты, первобытный человек, продираешься через девственный лес. Как будто отныне все в первый раз – твои чувства, поступки, желанья.

Читатель, знай: это борьба за огонь!

Быть может, когда-то в детстве родители доставали тебе с полки книжку с таким названием – священное время, когда ты еще был беззащитным, счастливым и страшно живым. Мир духов, выдуманных историй, сказок и – обнаженность, яркость и свежесть чувств, их новизна, их священная реальность.

О, усталый человек, усталый читатель, прими же лекарство!

Прими эликсир вечного возвращения мира – радости, страха, боли, любви, наслаждений, страданий…

Вспомни, «как саднит содранная об асфальт детская коленка».

Проза Окатовой – микстура для твоего нутра, телесного, душевного – кишит магическими ритуалами, расползается, околдовывает – зримостью образов, запахами, вкусами, чистотой звука.

Эта проза чувственных путешествий, пребываний, удивления и соблазна.

Читатель, книга Окатовой существует, дышит, чтобы войти в твой читательский мир.

Назвать прозу Александры Окатовой большой литературой не поднимается рука, этот термин уже давно обозначает страдания не юного Вертера, а либо героя нашего времени – алкоголика-инвалида нетрадиционной ориентации, либо самого автора. Да и герои как таковые в ее рассказах – и не герои вовсе. В отличие от героинь. Но и прокрустово ложе «женской прозы» им не грозит. Потому, что любовь – обоеполая, ее ищут и женщины, и мужчины, просто у женщин получается ярче, эмоциональнее. Как например, у Агнии.

«Там она погибнет. Он будет тяготиться ею. Она будет сидеть в мастерской как упырь, упырица? упыриха? которая не может вылезти на белый свет, на солнце, будет сидеть и ждать, не сходя с места, ждать, ждать, ждать, пока он придёт с очередной гулянки, и ловить на себе его полные презрения взгляды. Так и будет. Так и будет… И в церковь не войдёшь, не отмоешь грех, не вымолишь прощение, всё порушишь, станешь одинокой, опустишься на самое дно, бездомной нищенкой будешь сидеть у стены».

Поиски любви, поиски тепла в мире, где их нет, в мире, где за любовь надо платить, если не чужой физической болью, то своей душевной (« Прайс-лист»):

«Как только младшая позвонит в дверь, сообщение — электронная гильотина — будет приведена в движение: нож со свистом разрежет сначала воздух, затем кожу, нет, не кожу, сначала волоски на ней, потом кожу, мышцы, сухожилия, тонкие как паутина фасции, позвонки, нервы, спинной мозг, сосуды, опять мышцы, сухожилия и фасции, и кожу, голова на долю секунды повиснет на лоскуте кожи…»

Ищет и героиня с коэльевским именем Вероника:

«Вероника надела открытое льняное, простого покроя, благородное, купленное пару лет назад платье, плечи у неё нежные, а талия просто-таки бросается в глаза. Хороша! — сказала сама себе, — чудо как хороша! Обновила духи. Она войдёт в зал и все мужчины как по команде повернут головы: от черноволосых и блондинов до совсем лысых, все — от самых юных до пожилых. Так было всегда. Всегда во всех компаниях она была самой яркой… Просеяла взглядом всех возможных кандидатов, но ни один не отозвался на её беззвучный призыв. Такого с Вероникой ещё не бывало. Она всегда была в центре внимания, всегда чувствовала себя звездой. Сияла. Неужели её время закончилось?» (« Стена из роз»).

А если нет любви, следующий шаг – Смерть. И Свобода. Смерть, свобода, освобождение – усиливает и рождает рефрен следующий рассказ, «Имаго». Кто женщина, кто насекомое, где куколка, где бабочка? – всё переплелось в мире на грани сна и яви. Какие сны снятся ночной бабочке? В больном холодном мире, где «никогда не сможешь ты возвратиться домой. Не потому что нет дома. А потому что ты другой». (« Возвращение к себе»).

Один из способов вызвать интерес у читателя – хорошенько его напугать. А потом успокоить, что в его мире не всё так плохо, как в мире авторском. Но бояться и сопереживать – эмоции несовместные. Рассказы Окатовой при всей кажущейся едва ли не готической мрачности – как раз «сопереживательные», а это чувство – первый шаг к катарсису как высшей эмоции любого искусства.